Музыка и тишина

Тремейн Роуз

Сосчитав и пересчитав монеты, он отправляет некоторую сумму в Исфосс проповеднику Мартину Мёллеру и извещает его о том, что «в будущем году прибудет новая группа мастеров, обладающих большими знаниями, нежели те, что прибыли с нами раньше, копи снова откроются и серебро наконец поднимут на-гор'a».

На сей раз Король доверит эту работу русским подрывникам. Он понимает, что датчане, которых он называл гениями копей, погибли из-за того, что их гения оказалось недостаточно для решения возложенной на них

задачи.Теперь его канцлер говорит ему, что «секрет серебра постигли» только в России. Постигли потому, что того желали поколения царей, они создали из серебра купола соборов, шпили и целые комнаты. Из серебряных нитей для них ткали платья и кафтаны. Они живут в посеребренном мире. Вблизи от Бога, с серебром связаны все их надежды.

Поэтому от самых Саянских гор люди на санях и на лыжах преодолевают тысячи миль пути, чтобы с наступлением весны прибыть в Данию. И когда вновь потекут воды Исфосса, их доставят в Нумедал, где их знания вернут копям жизнь.

Мартину Мёллеру Король пишет:

Остается только решить вопрос языка. Если лично Вы из преданности к Вашим людям и ко мне, Вашему Королю, изыщете какой-нибудь способ выучить русский язык, то, когда прибудут русские работники — если их не унесут в небо студеные ветры или не погребут заживо снежные лавины, — будете переводить то, что они говорят, и отдавать приказания шахтерам, которых можно нанять в Ваших краях. Тем самым Вы заслужите мою вечную благодарность.

Но, несмотря на то, что в королевской сокровищнице надежно заперта изрядная сумма в далерах, что планы, связанные с китобойным промыслом и новыми серебряными копями, медленно осуществляются. Король Кристиан часто думает о том, что денег ему не хватает, и не может отделаться от мысли, что в Кронборге под Парадными комнатами его матери скрыты столь огромные сокровища, что, если бы ему удалось до них добраться, он одним махом освободился бы от тяготящего его ярма бедности.

В Кронборг Король прибывает рано утром, когда еще не рассвело.

Королева София, чье лицо после беспокойной ночи еще не приняло приличествующий вид, сидит за серебряным самоваром и пьет чай. Ее седые косы не утратили упругости и блеска, и кажется, что волосы не выросли из ее головы, а крепятся на ней посредством булавок. Кристиан отмечает про себя, что она стара и одинока, что ее нельзя оставлять одну, и на какое-то время его охватывают сомнения.

Затем он зевает, словно устал не меньше матери, словно предпринял эту поездку против своего желания, и говорит:

— Матушка, я здесь, ибо пришло время, когда мы должны всем пожертвовать ради Дании. А также пришло время избавить вас от сокровищ, в которых у вас уже нет нужды.

Она медленно пьет чай. Ее лицо абсолютно бесстрастно. Руки, в которых она держит чашку, не дрожат.

— Слухи о моих сокровищах, — говорит она, — распустила ваша жена, это ее измышление. У меня ничего нет. Я живу рыбой из Зунда. Кому, как не вам, знать злой язык Кирстен, ведь вы сами слишком часто были его жертвой.

Король предпочел бы ничего не слышать о

Кирстен, предпочел бы, чтобы ее имя и поведение поскорее забылись, однако он справляется с легким приступом боли, вызванным замечанием матери, и спокойно продолжает:

— Мне известно, что в Кронборге есть золото. Если вы покажете мне, где оно хранится, я возьму ровно столько, сколько необходимо — для моих китобойных судов, для новой экспедиции на серебряные копи и для незаконченных зданий в Копенгагене, — и оставлю сумму, которой вам хватит до конца жизни.

Королева София хочет сказать, что «хватит» — это понятие, о котором никому не дано судить кроме нее самой. «Хватит» предполагает предел, но такового не существует. «Хватит» — это гора, вершины которой невозможно достичь.

Но она молчит. Дотрагивается до самовара, проверить, не остыл ли он, и затем говорит:

— У меня есть мебель, картины. И гобелены. Уж не их ли вы намерены украсть?

— Нет, — говорит Кристиан, вздыхая.

— Тогда что же? Ложки? Веера? Мои драгоценности?

Король Кристиан встает.

— Я привез людей, — говорит он. — Мы осмотрим ваши погреба.

— Ах, погреба, — говорит Королева София. — Вы хотите забрать мое вино?

В погребах темно. Так было задумано.

Люди Короля держат факелы в высоко поднятых руках, и Кристиан, медленно двигаясь вперед, осматривает бочонки вина, которые многими рядами поднимаются под самые своды. Время от времени он останавливается и приказывает снять крышку с того или иного бочонка, чтобы проверить, действительно ли в нем вино, и вскоре винный запах начинает соперничать с запахом сырости и дегтя.

Король замедляет шаг и сам берет один из факелов, словно никто кроме него не может осветить то, что здесь непременно должно находиться. Он смотрит на пол. Его покрывает такой толстый слой пыли и грязи, что кирпичей почти не видно. Кристиан смотрит, нет ли в полу крышки люка — такой, как в его Vinterstue в Росенборге, — ведущего вглубь скалы, на которой построен Кронборг, но нигде его не находит.

Он садится на винную бочку. Впервые он задумывается над тем, не является ли рассказ о сокровищах Вдовствующей Королевы очередной ложью, одной из тех выдумок, которыми Кирстен в свое удовольствие потчевала его. Он посылает своих людей осмотреть остальные помещения замка, но сомневается, что они обнаружат спрятанные сокровища в спальнях или кладовках, и наказывает не слишком нарушать порядок в остальных комнатах.

Ему тепло от пламени факелов, он молчит и, обводя взглядом погреб, видит на стене собственную тень. Сотни раз ему грезилось скрытое в этих погребах золото — его блеск, его внушительный вес и массивность. Но здесь ничего нет: только пыль времени да запасы вина, слишком долго хранящегося в старых бочонках.

В карете, увозящей его обратно во Фредриксборг, он размышляет над тем, как ложь и уловки, которыми годы и годы его жена и мать, соперничая друг с другом, старались запутать его и поймать в свои сети, привели к тому, что зачастую он уже не знает, что истинно, а что иллюзорно.