Музыка сфер

Редферн Элизабет

Он наклонился, упершись локтями в стол, сложив ладони. Его голубые глаза смотрели на нее почти с презрением.

— Ты что, хочешь сказать мне, будто убить тебя попытался не тот человек, который только что выплатил шиллинг за услуги?

Ее пробрала дрожь, потому что голос у него стал таким суровым.

— Да, кто-то напал на меня со спины, едва тот ушел. Но это не мог быть он. Понимаете, я следила за ним и видела, как он удалился…

— Пешком?

— Нет! Его ждала карета. Я помню, потому как правил ею кучер-урод со шрамом на лице.

— Наемная карета?

— Я не знаю. Не знаю!

— Француз мог вернуться

и напасть на тебя, пока ты думала, что он уехал.

— Нет. Это был не он. Я ведь слышала, как тот, кто хотел меня убить, говорил. И он французом, как тот, не был. Он был англичанином. С английским голосом…

— Англичанином? — Мужчину за столом будто оглушило.

— Да! Он считал, пока душил меня. И сказал… он сказал…

— Ну?

— Он сказал что-то странное. Я еще подумала, что больше мне уже ничего никогда не слышать. — Она наклонила голову и прошептала: — «Мёртвое тело за раны не мстит» по-английски. Как в Библии. Я думала, мне конец. И с меня хватит ваших вопросов, хватит… — Ее голос замер, она спрятала лицо в ладонях.

Он глубоко вздохнул. Опять откинулся в кресле и отодвинул бумаги.

— Ну хорошо, — сказал он. — Благодарю тебя Роза. Ты нам очень помогла. Сейчас я распоряжусь, чтобы тебя отвезли домой. Ты уверена, что не хочешь, чтобы тебя осмотрел врач?

— Нет! Господи избави, нет! — Она вскочила так быстро, что ее ноги подогнулись от усталости и потрясения. — Всего только синяк на шее, — добавила она спокойнее. — К утру я буду совсем здорова, сэр.

И с наступлением темноты снова бродить по улицам, ища клиентов, устало подумал Джонатан, закрывая за девушкой тяжелую дверь. Он отправил дежурного клерка проводить ее вниз по лестнице и нанять для нее экипаж. Теперь он налил себе коньяка, в самый первый раз признав, какое глубокое потрясение вызвал у него вид ее шеи с синюшной полоской, вся ее хрупкая фигурка в ветхом платьишке.

Еще одна, похожая на его дочь. Те же рыжие волосы, та же почти прозрачная кожа; и природная грациозность, даже красота, которую не могла угасить ни жалкая одежда, ни грязь ее жизни.

Душили ее гладким шнуром, шириной примерно в полдюйма. Констебль, занимавшийся с нею, указал на ровность следа, оставшегося на ее шее, так, словно почти восхищался искусством напавшего на нее душителя. Ни единой ссадины, сказал он, которую оставила бы веревка, ни единого волоконца. Ткань вроде шелка, мягкая, но крепкая и достаточно смертоносная, если затянуть туго. Еще мгновение-другое, и она бы была уже мертва. Убитая каким-то сумасшедшим… Англичанином, настаивала Роза. Или же французом, говорящим по-английски безупречно. Несомненно, тот же самый человек, который убил его дочь.

Джонатан на мгновение спрятал лицо в ладонях.

Приходилось смириться с тем, что француз, говоривший с Розой о звездах перед тем, как заплатить за свое удовольствие, не был Ротье и что, более того, Ротье даже близко там не находился. Лакит отлично исполнил его распоряжение и доложил как раз перед тем, как привезли Розу, что выследил доктора Ротье из Холборна и что врач ужинал в одиночестве в харчевне на Комптон-стрит в то самое время, когда на Розу напали. И мог ли Джонатан быть уверен, что описанный Розой француз был Гай де Монпелье, одурманенный опиумом, бормочущий о звездах? А если это и был Гай, как он мог быть убийцей, если Роза Бреннан

безоговорочно утверждает, что видела, как молодой француз садился в карету? «Мертвое тело за раны не мстит…» Леденящие слова, если услышать их в тот миг, когда твое тело лишено способности дышать. Почти библейские в своей окончательности. Какой-то сумасшедший — не Ротье и не Гай, но кто-то, кто говорит по-английски. Может быть, имеется еще один сообщник?

Джонатан утомленно протер глаза. Получи Роза золото, быть может, это посодействовало бы ему в раскрытии тайны. Но нет. Шиллинг, сказала она. И бесспорно, ничего больше бедная уличная девка вроде нее ожидать не могла… Когда он спросил про золото, она поглядела на него как на сумасшедшего. И неудивительно. Быть может, его ожесточенный сосредоточенный на одной мысли рассудок выстраивает все это в опасный мираж, как огонек свечи его маленькой дочки превращал все недостатки сверкающего медного блюда в иллюзию безупречных концентрических кругов.

Когда в этот вечер Лакит явился к нему со своим известием о нападении на девушку, Джонатан тотчас послал за ней в караульню и в темноте поспешил в свой кабинет к удивлению дежурного ночного клерка и привратников. Он почти не сомневался, что эта жертва, единственная оставшаяся живой после нападения душителя, каким-нибудь образом поможет ему выследить убийцу его дочери. Но вновь его ждало только разочарование.

Он налил себе еще коньяку. Был второй час, и он знал, что ему следует вернуться домой, но еще он знал, что лихорадочные мысли не дадут ему заснуть.

Коньяк только-только начал согревать его желудок, как снаружи в коридоре послышались приближающиеся шаги, а затем раздался стук в дверь. Джонатан открыл ее и увидел перед собой клерка.

— Да? — сказал Джонатан резко.

— Девушка к вам опять просится, сэр. У нее вроде бы нелады с возвращением домой. Говорит, пешком идти слишком далеко будет. — Клерк и не думал прятать презрение в голосе, говоря о Розе.

Джонатан вспомнил ее усталость, синяки на ее шее и сказал:

— Я ведь распорядился, чтобы вы нашли ей экипаж. Вы должны были посадить ее в экипаж… — Он гневно шагнул вперед. — Я спущусь к ней. А вы можете идти.

— Очень хорошо. Спокойной ночи, сэр.

Клерк спустился вниз. Джонатан быстро последовал за ним и успел заметить неприкрытую похоть на лице клерка, когда тот в последний раз исподтишка посмотрел на девушку.

Роза сидела на единственном стуле в передней. Руки ее были крепко сжаты на коленях, и она вся дрожала. Голубые глаза на бледном лице казались огромными. Каштановые волосы падали на сгорбленные плечи спутанными кудрями.

— Простите, сэр, — прошептала Роза, взглянув на него. — Я скоро соберусь с силами и пойду, нет, правда. Просто час очень поздний, а в такое время ночи там всякие бродят.

Под кричащей яркостью платья она была жалостно худой, хотя рваное кружево корсажа и облегало округлости ее грудей. Платье, наверное, с чужого плеча, было ей коротко. Ему были видны ее полусапожки, туго зашнурованные на толстых бумажных чулках, обтягивавших худые икры. Джонатан вздрогнул, совсем не готовый к внезапному вожделению, быстрее погнавшему его кровь. Вздрогнул и устыдился, когда заметил отблески горящих свечей на почти прозрачной коже ее горла, подчеркивающие синюшный след, оставленный удавкой. На фоне темных панелей передней она казалась ангелом, покрытым синяками.