Музыка тишины

Бочелли Андреа

Таким образом, дети начали писать справа налево, чтобы потом, сняв лист бумаги с доски и перевернув его на другую сторону, прочитать слева направо.

Когда настало время цифр, ученикам вручили небольшой пластмассовый ящичек и жестяную коробку с маленькими кубиками: на гранях кубиков располагались выпуклые цифры, каждую из которых – по системе Брайля – предваряла одна из десяти первых букв алфавита: от А, обозначающей единицу, до И, обозначающей ноль. Кроме того, одна из сторон кубика была гладкой – это обозначало запятую, используемую в десятичных дробях.

Четыре арифметических действия представляли собой серьезную проблему для Амоса. В особенности трудным было сложение: он никак

не мог постичь, что означает понятие «в уме». Для него было проще про себя сложить два числа, чем считать так, как объясняла учительница. Но матери Амоса удалось устранить это мысленное препятствие, которое заблокировало мальчику вход в мир счета: как-то он лежал, выздоравливая после высокой температуры, и делился с мамой своими переживаниями по поводу возвращения в школу, где ему опять придется столкнуться с проблемой счета, который уже освоили все, кроме него. В этот момент синьоре Эди, почувствовавшей – благодаря невидимой таинственной нити, связующей мать и дитя, – страх, волнение и стыд своего сына, удалось сотворить настоящее чудо: после терпеливых объяснений и массы приведенных примеров Амос наконец понял. С тех пор арифметика стала одним из его самых любимых предметов.

VII

В третьем классе Амос обнаружил способности к географии и в особенности к истории, и его фантазия буквально пустилась в галоп. Он частенько уединялся во время перемены; прогуливаясь по рекреации или в одном из трех двориков, он мечтал о свободной и полной приключений жизни доисторических людей и представлял себе, как живет в палафитах, вроде тех, что он слепил из пластилина под чутким руководством учительницы; или воображал, будто управляет повозкой ахейцев, точно такой, какую он подарил родителям по случаю пасхальных каникул. Он самостоятельно смастерил ее из картона и пенопласта при помощи лобзика, а затем покрыл волокном рафии: это была непростая работа, потребовавшая от мальчика большого терпения, и он немало гордился сделанным.

Прекрасные то были времена! В начале мая всем ребятам вручили красивые яркие майки с короткими рукавами и короткие штанишки, и в школьных двориках, под теплым весенним солнышком, уже царила атмосфера приближающихся каникул. Скорое возвращение в родную семью наполняло сердца детей радостью, такой сильной, что ею заражались даже учителя и ассистенты, которые с каждым днем становились все уступчивее.

Амос к тому времени уже научился обратному счету. Совсем скоро ему предстояло вновь обнять родителей, бабушек, дедушек и братика, а также увидеться с друзьями, которые с нетерпением ждали его, чтобы рассказать все, что он пропустил, пока был в колледже, и в свою очередь услышать от него истории о той странной жизни, которую он вел так далеко от родительского дома, – жизни, столь непохожей на их собственную. В преддверии этих моментов Амос чувствовал бесконечную нежность, чистую радость, на которую способны лишь те дети, которые пережили жестокую боль расставания со своими близкими.

Май в колледже – месяц особенный, ведь благодаря девятидневному молитвенному обету и песнопениям, посвященным Богоматери, ребята могли подольше побыть друг с другом вечерами и даже выкроить лишних полчаса во время перемены.

К тому времени одноклассники и преподаватели уже заметили, что у Амоса хороший голос. Поэтому в песнопениях ему всегда доставалась роль солиста, да и в хоре он выкладывался по полной, наслаждаясь тем, как его голос звучит вместе с другими голосами. Кому-то пришло в голову попросить его спеть на празднике, посвященном окончанию учебного года, сразу после спектакля, который поставили ученики средних классов. Амосу впервые предстояло выступать перед самой настоящей публикой; он должен был

петь без аккомпанемента фортепиано или какого-либо другого музыкального инструмента, один на сцене в рекреации, где по торжественным случаям расставлялись в несколько рядов складные стулья, – и на них усаживались рядышком и ученики, и учителя, и ассистенты, и обслуживающий персонал – всего около двухсот человек.

Праздник, посвященный окончанию учебного года, был, безусловно, самым волнующим и долгожданным событием в жизни интерната. Мероприятия начинались с самого утра награждением лучших учеников и тех, кто особо отличился в той или иной области. Во время обеда дозволялось выпить бокал вина и съесть сладкое – чаще всего шоколадный пудинг. Во второй половине дня начинались приготовления к вечернему празднеству, представлявшему из себя кульминационный момент, в который было вложено максимальное количество времени и сил.

Актеров, исполняющих главные роли, тщательно выбирали из наиболее способных учеников, поэтому сам факт выхода на сцену считался огромной честью, которой добивались с особым рвением.

Амос в этот раз не был в числе награжденных и испытывал чувство глубокого унижения: участие в выступлениях он рассматривал как риск для себя, но, с другой стороны, он понимал, что это могло стать его реваншем.

Спектакль в этом году получился не ахти какой; актеры, которым было поручено поведать историю одной бедной семьи – с отцом-пьяницей, матерью, тщетно пытающейся привести его в чувство, и четырьмя детьми, постоянно ругающимися друг с другом, – не вызвали восторга у зрителей, которые следили за постановкой без всякого интереса, болтали и сопровождали действие на сцене лишь жидкими хлопками.

Наконец настал черед Амоса, который, полон тревоги и волнения, ждал своего выхода за кулисами. До него донесся голос, призывающий к тишине, отдельные смешки в зале, затем он услышал свое имя, и крепкая рука опустилась на его плечо, решительно подтолкнув в небольшой проход, ведущий на сцену.

Непрекращающийся шепоток среди публики ясно свидетельствовал, что его выступление в действительности мало кого интересует. Этот факт, с одной стороны, расстроил его, а с другой – придал смелости. Он собрался с духом и запел.

Его чистый голос взлетел под своды зала. «Как ярко светит после бури солнце…» – на одном дыхании спел он первую строчку известной песни, а когда вновь набрал воздуха, не без удивления заметил, что все вокруг умолкли; на мгновение ему даже показалось, что он позабыл слова, но потом он глубоко вздохнул и продолжил петь. Когда он запел припев «Я знаю солнце ярче и светлей…», взрыв аплодисментов буквально заглушил его голос, придав Амосу новые силы. Теперь его сердце, которое только что едва билось от страха, затрепетало от радости… Это была его первая овация. Амос спел финал песни, вложив в него всю силу своего вокала и мощь дыхания, и еще до того, как его голос затих, бурные и оглушительные аплодисменты чуть не сбили его с ног. Это был настоящий триумф: как мне кажется, возможно, даже своеобразный знак судьбы.

VIII

Лето в том году было необычайно жарким. Амос и его друзья играли в мяч на площади перед домом и буквально обливались потом. Они по очереди освежались под краном на углу дома Барди и дружно защищались от выпадов бабушки и няни Орианы, которые вечно беспокоились о здоровье ребят и о сохранности своих цветов, то и дело страдавших от удара мяча, если, конечно, тот не попадал прямиком в зеркальную дверь или в ворота, выходящие на дорогу. По окончании матча мальчишки усаживались в тени оплетенной вьюнком старой беседки, с крыши которой свисали ароматные плети, и каждый комментировал по-своему победу или поражение.