Музыка ветра
Шрифт:
К тому же почивать на каких-то там лаврах ей не хотелось. Тем более после того, как она узнала, что это те самые лавры, с которыми мама варит суп. Только псих может захотеть спать на сухих листьях из супа.
Иван-царевич на картинке со сказкой получился неплохо, особенно – его конь. Лошади Веронике вообще нравились больше всех животных и многих людей. Жалко, мама этого увлечения категорически не одобряла. Василиса Прекрасная на картинку уже не поместилась, но и без нее было красиво. Вероника надеялась, что рисунок понравится Ирэне Степановне и та станет хотя бы немного добрее. Но только
«Здоровско получилось», – сказал он.
«Помялось», – пробормотала Вероника.
Под внимательным взглядом нового мальчика она смутилась и раздумала плакать. Сколько же можно! Не плакса она ведь на самом деле.
«Все равно красиво», – повторил он.
Убийца куклы поднялся и замахнулся на него кулаком, но черноволосый обернулся и хмуро посмотрел на него. Убийца нерешительно остановился.
«Он извиняется», – вдруг сказал черноволосый Веронике.
«Я?» – удивился убийца тонким голосом.
«Извиняется», – с нажимом повторил черноволосый, продолжая смотреть на убийцу.
Тот шмыгнул носом, дернул плечами, потоптался и неожиданно сказал:
«Ну и ладно, очень надо. – и, боком протиснувшись между Вероникой и столом, быстро пробурчал: – извини».
Ирэна Степановна, принимая мятый и истоптанный рисунок Вероники, недовольно поморщилась и сказала:
«Какая ты все-таки неряха, Мурашова!»
Но Веронике было уже почти все равно. Она посмотрела на черноволосого мальчика, и тот ей кивнул. Вероника улыбнулась в ответ. Подумаешь! Много понимает эта Ирэна Степановна. Папе бы тоже рисунок наверняка понравился.
Так Вероника познакомилась с Димкой Вороновым.
Еще несколько раз Вероника замечала рядом с собой узколицего убийцу куклы, но все время тут же оказывался и Димка Воронов. И убийца сейчас же молча и трусливо исчезал.
А после истории с вареной морковкой Вероника вообще зауважала Воронова. Почти как папу.
Вареную морковку она терпеть не могла и всегда потихоньку вынимала из супа. Мама, конечно, ругалась, когда замечала, но все равно никогда не заставляла Веронику доедать то, что та не хотела. Иногда пыталась уговаривать, но не заставляла. К тому же тут на помощь всегда приходил папа.
«Не дави на нее, Люся, – говорил он, когда мама уж слишком настойчиво и сердито твердила Веронике про пользу, например, творога и тушеных овощей. – Организм сам знает, что ему сейчас нужно».
«Мой организм очень хочет сейчас тортика, – немедленно замечала Вероника. – Или мороженого. Лучше крем-брюле. Можно смородиновое. Но прямо сейчас».
Такие заявления, конечно, редко заканчивались покупкой тортика. Обычно бдительная мама вспоминала что-нибудь вроде:
«Это, интересно, которая часть твоего организма хочет мороженого? Горло, которое еще вчера болело?»
Но
А тут на обед в детском саду дали не просто каких-то несколько кружочков морковки в супе, а целую тарелку отвратительной, ужасно пахнущей, грязно-оранжевой вареной моркови. Веронику замутило от одного запаха. Она попыталась сейчас же сбежать из-за стола. Может быть, стоило сделать это как-то незаметнее – и тогда бы все обошлось. А так Ирэна Степановна этот побег конечно же заметила и заорала:
«Куда, Мурашова? Сядь на место! Немедленно, я сказала!»
И дальше уже следила за Вероникой, не отводя глаз. Даже если бы на тарелке было что-нибудь съедобное, Вероника не смогла бы это проглотить под пристальным взглядом воспитательницы. Каждый раз, когда Вероника делала очередную попытку удрать из-за стола, Ирэна Степановна рявкала:
«Сядь на место, я сказала! И ешь! Никуда не пойдешь, пока все не съешь, поняла?»
Наконец за длинным столом осталась только Вероника. Она даже сделала вид, что ест, – размазала морковь по тарелке, отчего та стала еще противнее, поковыряла котлету. Но котлета, во-первых, была сама по себе невкусной, не то что домашние, а во-вторых, тоже насквозь пропиталась морковью. Ирэну Степановну эти манипуляции не обманули. Сперва она просто ждала, постукивая ногтями по столу, потом подошла к Веронике.
«Капризничаем, Мурашова? – прошипела Ирэна Степановна. – Люди в блокаду клейстер ели и опилки, а ты от нормальной еды нос воротишь! Съела всё, быстро! Сейчас же!»
Вероника хотела сказать, что она не капризничает, а ее просто тошнит от вареной морковки. И лучше она съест опилки, если так уж сильно надо. Хотя сейчас вроде не блокада. Но глаза Ирэны Степановны были белыми от злости, и Вероника просто оцепенела под ее взглядом.
«Съела всё, быстро! Сейчас же!» – повторила воспитательница, нависая над Вероникой.
И та по-настоящему испугалась. Ей показалось, что Ирэна Степановна сейчас оторвет ей голову – в отместку за ту куклу. Или запихнет эту проклятую морковь ей в рот насильно. Или сначала оторвет голову, а потом запихнет в нее морковь. Именно такие желания светились в пылающих гневом глазах воспитательницы. Вероника пискнула от ужаса, как загнанный в угол зверек, и вдруг, неожиданно для самой себя, сбросила тарелку со стола, а сама метнулась в сторону. Воспитательница прыгнула за ней, но поскользнулась на размазавшейся по полу моркови и упала.
Вероника успела выбежать из столовой. Метнулась в раздевалку – одеться и бежать домой, но поняла, что не успеет. Потом к выходу – просто бежать домой, без одежды, в тапочках, все равно, папа поймет и защитит. но на пороге столовой, преграждая коридор, уже появилась разъяренная Ирэна Степановна, живописно украшенная морковкой и кусочками котлеты. Оставались игровая или туалет. Задыхаясь, Вероника влетела в игровую, огляделась – позади уже быстро стучали каблуки Ирэны Степановны – и отчаянно метнулась к Димке Воронову, спряталась за него и зажмурилась от ужаса. Каблуки процокали почти в полной тишине. Выждав целую вечность, Вероника осторожно приоткрыла глаза.