Музыка войны

Лазарева Ирина Александровна

Я заявился к ним именно тогда, когда мама только вернулась от сестры и восторженно рассказывала папе каждую подробность о внучатом племяннике: как он ел, как он спал, как он морщил личико, как продирал глазки, на кого он был похож, словом,

всякую такую мелочь, которая кажется нелепой и скучной, пока она не коснется твоего собственного ребенка, внука, племянника – когда происходит преображение в мышлении и взрослый человек, прежде глубоко равнодушный к пеленкам, оказывается не только готов, но и счастлив бесконечно обсуждать их. Лидина победа вопреки тому преступлению, имевшему глубоко англосакские корни, что было совершено над ее телом, так потрясла меня, что и я, к удивлению своему, почувствовал это самое преображение мышления внутри себя, и я с удовольствием рассматривал фотографии и обсуждал каждую мелочь, связанную с племянником.

Вдобавок, теперь мне стало ясно, почему в последние месяцы Лида наотрез отказывалась выходить на связь и не желала слушать моих извинений: ей было не до меня.

Вот родился ребенок Лиды, через несколько месяцев родится малыш Кати – жизнь удивительным образом продолжала свой размеренный ход вопреки все набирающей обороты войне, вопреки частичной мобилизации, вопреки враждебности, какая разгоралась в западном мире по отношению к нашей стране и к нашим гражданам. Вероятно, так

и должно было быть – разве не за эти новые жизни сражались наши бойцы, разве не ради этого я теперь стоял в очереди добровольцев в военкомат, разве не ради этого мужественно и стойко мирное население на границах не покидало свои дома – чтобы всякий знал: мы стояли и будем стоять там, где всегда стояли, и ничто не спугнет, не столкнет, не подвинет нас с наших земель.

И каждая потеря, каждая невыносимо болезненная утрата, каждая невинно убиенная Матрена – делает нас лишь более сплоченными, наполняя всякого человека от Берингова и Охотского до Балтийского и Черного моря – сверхпрочным, сверхстойким, могучим и могущественным чувством единения, родства, связи. Будто незримые, бесконечно длинные и множественные кровеносные артерии пронзают всяк и каждого, и каждый является лишь клеткой, лишь частью живого и непобедимого организма, и тогда, когда кто-то убывает, он знает, что, уходя, он еще живет, остается и будет жить в другом – ближнем или предельно далеком, и одновременно – в каждом из нас. Так живы в нас до сих пор и Александр Невский, и Дмитрий Донской, и Минин, и Пожарский, и Суворов, и Кутузов, и буденновцы, и Ленин, и красноармейцы, и панфиловцы, и партизаны, и Сталин, и защитники Чечни, и Афганистана, и… Сталинграда. На том и стоим.