Музыкальный приворот. На крыльях. Книга 4
Шрифт:
– Катя-Катя, – укоризненно сказал Тропинин. – Тебе бесполезно делать намеки.
– Намеки на что? – сощурилась я.
– На то, что ты сладкая, – улыбнувшись, как кот Базилио, сообщил Антон.
Не знаю почему, но теперь смеялись уже мы оба: я – смущенно, он – весело.
А еще, видя мои приготовления к романтичному ужину, Антон с насмешкой предлагал заказать много-много шампанского, наполнить им ванную, набросав сверху лепестки роз, и принять ее. Желательно вместе.
– Дорого выйдет, – отозвалась я, поправляя посуду на столе – ужин уже принесли.
– Я закажу самое
– Ой, отстань, – махнула я рукой, оглядывая скептическим взглядом столик. Выглядело, и правда, романтично. – Антош, садись за стол. Все готово.
Он тотчас сел, перевернув стул задом наперед и положив руки на спинку, и окинул меня внимательным взглядом. Ухмыльнулся.
– Что? – не поняла я. И, не выдержав, погладила по плечу. Антон тотчас поймал мою руку – наши пальцы привычно переплелись. И слабый, едва ощутимый, но приятный ток прошил тело насквозь.
– А где твой выход, любовь моя? – проговорил он приглушенным тоном.
– Какой выход?
– Романтический. Ты же ходишь на пол-дэнс, малышка, покажи мне класс. Чему вас там учат?
– Вообще-то для этого нужен пилон, Антоша, – наставительно проговорила я.
– Я могу стать твоим пилоном, – предложил он предельно серьезно, но я точно знала, что Тропинин шутит.
Вместо ответа я наклонилась и поцеловала его.
Стань просто моим.
Честно говоря, в полумраке ужинать было не слишком удобно. Я едва не уронила на себя стейк, перепутала тарелки, чуть не пролила вино, а об одну из свечек едва не спалила волосы, и я ругалась, злясь на то, что никак не получается создать романтический антураж. Еще в самый неожиданный момент вместо очередной лирической баллады раздались жуткий грохот барабанов, стоны бас-гитары и дикие душераздирающие вопли, которые Тропинин называл экстремальным вокалом. Антон завладел пультом и незаметно от меня изменил музыку, заставив вздрогнуть и уронить с вилки лист салата на колени – прямо на платье, то, в котором я ходила к «Лордам» на пресс-конференцию.
Тогда он и спросил про Кирилла. Словно невзначай.
– Ты его знаешь? Или просто ревнуешь, что я познакомилась еще с одним музыкантом? – спросила я с интересом, держа в руках бокал с вином. Его я пила мало, разбавляя водой и не пьянея. Пьянела я от Тропинина.
– Виделись раз, – не стал особо распространяться на эту тему Антон, и я удивилась, потому как Кирилл упоминал, что лично с ним не знаком. Однако ничего говорить не стала. – И да, детка, я не ревную, – самодовольно добавил мой парень.
Лицо у меня разочарованно вытянулось.
– Совсем, что ли?
Он усмехнулся и приподнял указательным пальцем мой подбородок для поцелуя.
В этот вечер Антон смеялся, обнимал меня, видя, как я злюсь, даже пытался сделать массаж. Казалось, он был счастлив. И я – тоже.
А про клубнику, мороженое и даже сливки мы совершенно забыли, поглощенные друг другом.
И уже потом, спустя несколько часов, лежа на кровати, с разметавшимися по подушке волосами и слушая его едва слышное дыхание, я поняла, что с любимым человеком романтика – везде.
Впереди нас ждал рассвет.
Эти
В третью, последнюю нашу ночь, после которой мы оба должна были сесть на самолеты, я словно пришла в себя, поняв, как мало нам осталось, и, к своему стыду, запаниковала.
Я лежала в постели, положив голову Антону на грудь, и от нахлынувших чувств в глазах появились непрошенные слезы.
– Что с тобой, Катя? – чуть приподнялся на локтях он. Тропинин очень четко ловил эмоции, и если к большинству людей был неприлично холоден, то ко мне был чуток. Даже признался как-то, что когда я заплакала в парке – еще во время игры – он чуть с ума не сошел.
– Если я заплачу, не пугайся, – попросила я тихо, вставая и садясь в кровати. – Просто… грустно стало.
– Не думай об этом, – сказал Антон, явно поняв причину моей грусти. – Я приеду еще. Ты можешь приехать ко мне.
– Все так сложно, – выдохнула я, уже ненавидя расставание.
– Все просто, – возразил он, сев рядом. – Катя, это ненадолго. И решаемо.
Он говорил спокойным мягким тоном профессионального психотерапевта, приводя вполне логичные доводы: расставание наше временное, мы имеем возможность общаться каждый день, и встретимся снова – еще много раз.
Почему именно мы? Почему именно нас разделяет пространство?
Хорошо, что не время.
– У каждого свои испытания, – словно прочтя мои мысли – в очередной раз! – сказал Антон, обнимая меня за плечи. – А счастлив тот, кто проходит их, девочка моя.
– Я знаю. Но… Как я раньше жила без тебя, – прошептала я, прижимаясь к нему.
– Думаю, плохо, – все также не страдал от недостатка самооценки Кейтон.
Наше прощание после столь бурной встречи казалось настоящей пыткой. С утра у меня жутко болела голова, говорить не хотелось, есть тоже не хотелось, вообще ничего не хотелось. Но нужно было собирать вещи и ехать в аэропорт. У Антона настрой было ничуть не лучше, но мы оба старались делать вид, что все хорошо, дабы не портить один другому настроение – это удавалось с трудом. Я улыбалась, он шутил. Однако из номера гостиницы, в которую мы больше никогда не вернемся, мы выходили молча, лишь изредка перекидываясь короткими фразами.
Больше всего было жалко оставлять букет роз, подаренных Антоном. Они так и остались стоять на журнальном столике – шикарные, алые, как кровь, одинокие. У меня не поднялась рука выкинуть их, и я малодушно предпочла, чтобы от роз избавилась горничная.
Улетали мы из одного аэропорта – рейс Антона был на четыре часа позже моего. После регистрации он проводил меня до паспортного контроля, и мы долго стояли в обнимку, ничего не говоря и просто держась друг за друга.
Казалось, совсем недавно в душе пела весна, а теперь роняла свои золотые листья багряная, как разбитое сердце, осень. Прощанье – всегда боль. Поначалу – тяжелая, ноющая где-то глубоко в душе, а затем, когда уже приходит понимание неизбежности расставания, – острая, колющая, добивающая до конца.