Музыкант-3
Шрифт:
— Дорогие друзья, Леонид Осипович решил, как он сейчас выразился, тряхнуть стариной и исполнить песню 'Раскинулось море широко' со своим аккомпаниатором, народным артистом Советского Союза Константином Данькевичем. Поприветствуем, товарищи!
Зал взорвался аплодисментами, а я с интересом наблюдал, как немолодой Утесов и еще более немолодой Данькевич вскарабкиваются на сцену. Наконец один занял место у микрофонной стойки, а второй за роялем, после чего Константин Федорович заиграл проигрыш к поистине народной песне. А дальше запел Утесов, и это было реально круто! Вроде бы и негромко
Закончив петь, Утесов и его аккомпаниатор под рев публики раскланялись и неторопливо вернулись за свой столик.
— Ну как? — поинтересовался у меня не без доли самодовольства первый Народный артист СССР в жанре эстрады. — Есть еще порох в пороховницах?
— Есть, Леонид Осипович! Даже завидую вашему мастерству так держать зал в своих руках.
— Это тебе не два притопа-три прихлопа, как в ваших новомодных песнях, тут нутром поешь, кишками, так что рано нас еще списывать в утиль. Да, Костя?
— Ага, — кивнул тот, запихивая в рот последние крошки кулебяки.
Через пару минут Утесов и Данькевич откланялись, предварительно оставив чаевые, а я продолжил трапезу. Но когда перешел к десерту, к моему столику подсел мужчина средних лет весьма презентабельного вида.
— Простите, месье, что мешаю вам принимать пищу, — извиняюще улыбаясь, с легким грассированием произнес он, — но я вижу, что вы уже заканчиваете, а потому не смог удержаться…
— А вы француз? — изобразил я из себя 'Капитана Очевидность', вытирая губы салфеткой.
— Совершенно верно! Позвольте представиться — Франсуа Лурье, собственный корреспондент ежедневной коммунистической газеты 'L'Humanit'e' в Советском Союзе.
Моего скептицизма сразу поубавилось. После негативного опыта общения с иностранной прессой в лице Джонатана Хэмфри я к подобного рода публике относился настороженно, особенно к представителям иностранных СМИ. Но журналист прокоммунистического издания вряд ли будет гадить известному советскому футболисту и музыканту. Хотя, может он просто представился собкором 'L'Humanit'e', а на самом деле какой-нибудь провокатор?
Словно прочитав мои мысли, Лурье извлек из внутреннего кармана пиджака свое удостоверение.
— Это чтобы не было никаких недомолвок, — улыбнулся он. — Я в курсе, что когда-то наш английский, скажем так, коллега вас едва не подвел…
— Это еще мягко говоря, — в свою очередь усмехнулся я.
— …поэтому спешу вас заверить в своей к вам полной лояльности. К тому же я аккредитован на фестиваль, который буду освещать для французов на страницах своего издания.
На свет появилось еще одно удостоверение — маленькая картонная копия виденной мною у метро афиши, где внизу стоял золотистый оттиск 'PRESS'.
— Егор, вы одно из главных украшений этого фестиваля, и если вы не против, то я хотел бы взять у вас интервью.
Уф, хорошо, что Утесов уже срулил,
Так что вроде бы мне ничего не мешает удовлетворить просьбу журналиста, придерживающегося левых взглядов. Разве что смущает взгляд вон того неприметного с виду человека, внешностью напоминающего молодого Путина, в одиночестве сидевшего за угловым столиком с раскрытым в руках свежим номером 'Правды'. Почему-то относительно его ведомственной принадлежности у меня не возникло никаких сомнений.
— Одну секунду, месье Лурье, — вежливо улыбнулся я, вставая со своего места.
Когда чекист понял, что я направляюсь в его сторону, он постарался прикрыться газетой, но я внаглую присел за его столик и вполне недвусмысленно кашлянул. Тому не оставалось ничего другого, как вперить в меня вопросительный взгляд своих водянистых глаз.
— Добрый вечер, вы ведь из Комитета, если я не ошибаюсь?
— Агм… Кхм… Из какого такого Комитета? Товарищ, вы меня ни с кем не спутали?
— Вашего брата трудно с кем-нибудь спутать.
Я изначально решил придерживаться агрессивной тактики, чтобы заставить собеседника как можно быстрее включиться в решение моей проблемы, если интервью можно охарактеризовать такими словами. Правда, претенденты на попадание в Комитет, насколько я догадываюсь, проходят строгий кастинг, как было принято говорить в моем будущем, и таким простым наездом за жабры их вряд ли возьмешь. Но мне нужно было добиться лишь секундной растерянности комитетчика и за это время донести до него нужную информацию.
— Послушайте, вон тот человек, — я чуть заметно кивнул в сторону смотревшего в нашу сторону журналиста, — является сотрудником французского издания 'L'Humanit'e' Франсуа Лурье, к тому же аккредитованным на фестивале в честь ветеранов арктических конвоев. Не знаю уж, насколько французы имели к ним отношение, но факт остается фактом. И он хотел бы взять у меня интервью. Я, в принципе, не против, однако, как я догадываюсь, общаться с представителями западной прессы, пусть даже левого толка, без санкции соответствующих органов чревато сами понимаете чем. Так что я пока назначу товарищу Лурье завтра в моем номере на три часа дня, когда уже освобожусь с репетиции. Если у вашего руководства возникнут какие-то претензии — думаю, оно найдет способ меня предупредить, и тогда мне придется товарищу в интервью отказать. Спасибо, что выслушали.
Я поднялся и вернулся к своему столицу, где меня все так же дожидался журналист.
— Знакомого встретил, — улыбнулся я, понимая, что моя версия выглядит крайне неубедительно, однако ничего другого в данный момент предложить не мог. — Месье Лурье, у меня сейчас крайне неотложное дело, а как у вас завтра со временем? Мы могли бы встретиться в моем номере, скажем, часа в три, после обеда.
— Что ж, я не против!
— Ну и хорошо! Тогда до завтра, месье, надеюсь, что вы подготовите интересные вопросы.