Музыкант и модель
Шрифт:
Ей нравились красивые кадры, изображающие смену настроений на лицах фантастических персонажей, но редкие картины ночного неба, похожие на детские рисунки, доставляли все-таки большее удовольствие. Почему нас тянет прочь от насиженных мест – или в людях есть что-то птичье? Белесый инопланетный юноша с прозрачной кожей задыхается в земной атмосфере, которую мы вбираем в легкие с наслаждением. Какой у него измученный вид, но при этом сколько желания, стремления к пухленькой американочке! Люсия не знала, с кем себя отождествить: с героем или с героиней. Кто она: отчаянная, гибнущая, влюбленная душа или всего лишь очарованная
Девочкой Люсия влюблялась часто: в соседских мальчишек, в героев книг и фильмов – и всякий раз ей казалось, что пришло наконец настоящее, а все, что было до этого, не любовь. Исключением был Тони. Люсия не успела влюбиться, он опередил ее. Но еще не почувствовав любви, она поняла, что будет с ним. И не только потому, что его глаза блестели ярче, а голос становился выше в ее присутствии. У всех девчонок уже были возлюбленные, а она – одна из самых очаровательных студенток – никак не могла сделать свой выбор. «Я буду тебя любить, заботиться о тебе», – говорил весь его облик. «С ним надежно, удобно и, может, интересно», – прочитывалось тогда в ее повеселевшем взгляде. А сегодня над этой надежностью нависла угроза землетрясения.
Сейчас он умрет, не долетев, измученный инопланетянин. Его подхватят алчные фэбээровцы и разрежут вдоль и поперек в интересах науки.
– Тони, – она подергала его за рукав, – пойдем, мне надоела эта дурацкая сказка.
– Да, да, – отговорился он, не отрывая глаз от экрана, а через несколько секунд удивленно спросил: – Ты действительно хочешь уйти?
Когда они вернулись в солнечную реальность, Тони сказал, что читал рецензию на этот фильм, и успокаивающе сообщил: «Конец благополучный». Люсия не поняла, каким образом можно достичь счастья в таких обстоятельствах, но втайне осталась довольна.
– И почему люди любят такие несуразные бредни? – как можно более хладнокровно спросила она.
– Потому что несуразицы достаточно и в жизни, только мы не отдаем себе в этом отчета.
– Например? Я что-то не совсем понимаю.
– Мы сегодня весь день ходим молча только потому, что ночью все твои чувства побороло одно – сонливость. Разве это разумно, логично?
Она несколько опешила от таких признаний: если уж что и нелогично, так это мысли Тони.
– Ты считаешь меня бесчувственной?
– Вовсе нет. У меня хорошая память. Прости, наверное, я просто преувеличиваю важность… – он замялся, – как все мужчины.
Тони ожидал усмешки, но встретил настороженность.
– Как все мужчины?
– Тебя это удивляет?
– Жаль, если это так.
– Просто ты еще слишком молода.
– А ты рассуждаешь, как врач.
– Это, по-твоему, оскорбительное сравнение?
– Это ответ на глупое замечание, – Люсия повысила голос.
Тони заговорил лишь спустя несколько минут, но признался себе, что рад ее гневу: удалось задеть ее за живое, а значит, еще не все потеряно. Когда он начинал рассуждать о физической стороне любви или хотя бы вскользь затрагивал эту тему, Люсии хотелось ответить так, как это делает в минуты ярости Соледад. Она считала, что лучше рассыпаться в ругательствах, чем подбирать умные слова для того, что можно только чувствовать.
– Пойдем выпьем чего-нибудь, – предложила она. Кафе ютилось под величественной горой, подобно неумело стоящему ребенку у ног
– Тебе понравилось вчера на яхте? – она задала самый обычный, уместный вопрос, и ее сердце вдруг забилось вдвое быстрее, будто это самое откровенное признание.
– Да, когда-нибудь мы с тобой разбогатеем и, если хочешь, тоже купим яхту. Я бы назвал ее твоим именем. – Ее огненный взгляд заставил его устыдиться своих наивных речей.
– Дело не в яхте.
– Ты хочешь еще пообщаться с этими англичанами? Ей захотелось провалиться сквозь землю.
– Нет, я не для этого спросила, – с трудом выговорила она.
– Скоро нам возвращаться домой, мне бы хотелось сделать эти дни для тебя запоминающимися. Как ты захочешь, так и будет, тем более что я не строил никаких планов на сегодня, мне нужно побороть чемоданное настроение, – не унимался Тони.
– Не нужно особенно стараться веселить меня, все и так хорошо. – Она с трудом поддерживала беседу, однако от утренней сухости они избавились.
Тони осмелился даже несколько раз поцеловать ее в щеку и уже не стесняясь рассматривал красно-синие букетики на ткани ее платья. «Неужели он не понимает, что со мной происходит? Я ведь совсем не скрываю свои переживания», – подумала Люсия. Ее недогадливый друг стал разговорчивым, но она только делала вид, что слушает, время от времени поддакивая ему и испытывая от этой фальши чувство, близкое к отвращению. Его губы показались ей слишком бесформенными, расплывчатыми, как и его речи. Неужели это тот Тони, с которым они бегали по ночным мадридским улицам, взявшись за руки, наблюдали рыб под водой, плавали голыми у каменистого безлюдного берега?
– Давай, как тогда, у двуглавой горы! – прервала она его монолог.
– Прямо сейчас? Ты же на каблуках.
– Ну и что!
На море поднялся ветер. Соленые брызги ритмично окатывали ноги.
Когда показался узкий, высокий камень – основная примета места, где они недавно были счастливы, Тони понял, что зря согласился на этот поход. От усилившихся, разбивающихся о него волн камень стал как бы старее, суровее, зазубринки на нем – заметнее, а горы в это время суток утратили радужную расцветку.
– Надо было приходить утром, – заключил Тони.
– Надо было подождать год или два, а потом приходить и ностальгировать, – не согласилась Люсия.
– Через два года появится столько новых впечатлений, что мы и не вспомним об этом. – Он сел и стал чертить что-то на камне палочкой, склонив голову.
Она смотрела ему в затылок: ветер играет кудряшками. Блестящим завиткам весело, а их хозяин только сейчас догадался, что ему подобает грустить. И внезапно охватив руками пушистые, смуглые виски, Люсия поцеловала макушку Тони совсем по-матерински.