Музыкант и модель
Шрифт:
– Наливайте Инокентио больше, у него мышечная масса больше! – призывала Кармела.
– Ни за что. Может быть, у него плотность маленькая, а у меня – наоборот. Всем поровну! – возражал Алонсо.
– Поровну не бывает, – рассуждал Диего. – Вот учились поровну, а знаний досталось Алонсо – хоть с другими делись, а мне – кот наплакал.
– В тебя их и молотком не вобьешь. Ты что, и дальше будешь психологией заниматься?
– Да вы с ума сошли, я лучше кубок выиграю. За один матч денег столько же, сколько за месяц возни с вашими психами!
– А я открою
– И цыган принимать будешь?
– Почему сразу цыган?
– Раз всемирный, значит и цыган.
– Пилар, а ты какой центр откроешь?
– Я – для денежных мешков. Им тяжелее всего. Жуткая нагрузка на психику. Они готовы все отдать, чтобы им помогли.
– Люсия, а ты чем будешь заниматься? – воспользовавшись случаем, спросил Виктор.
– Не знаю. Астронавтов готовить буду. Чтобы по дому меньше скучали.
– Резиновых кукол им выдавать, и никакие психологи не понадобятся! – радостно завопил Диего.
– Что ты так орешь?! – одернула его Пилар. – Смотри, все уже из бара разбежались.
– Я думаю, хозяин на нас не в обиде!
– А я буду домохозяйкой! – с гордостью заявила Кармела.
– Тебе легко. Уже всего достигла! Может, и мне домохозяином стать? Пилар, возьмешь меня в домохозяева?
– Ребята, давайте лучше возьмем еще вина, – облизнулся, посмотрев в пустой бокал, Инокентио.
– Коньяку – и точка!
– Я что-то устала, – заявила Люсия, – и хочу покинуть вас до завтра.
Она отвергла всех претендентов в провожатые, дошла до своего «фиата», немного подумала, но решив, что она-то выпила немного, села в машину и поехала домой.
Слушать музыку не хотелось, а тишина после шумной компании резала слух. Из-за жары приходилось то и дело вытирать пот со лба, дышалось тяжело. К тому же вскоре она угодила в пробку и полчаса вынуждена была наблюдать величавый зад черного «мерседеса». Разболелась голова. Девушка уперлась глазами в номерной знак «мерседеса», и цифры заплясали в ее глазах как тряпичные куклы. Что за чертовщина! Ужасно захотелось пить. Только через полчаса ей удалось вырваться из пробки и кое-как припарковаться у первого же увиденного кафе.
В длинном белом платье с высоким разрезом сзади и тонкими бретелями на плечах Люсия выглядела чрезмерно броско для того места, в котором оказалась. За несколькими деревянными столиками сидели два не совсем трезвых типа и третий – толстый, как воздушный шар, с гладко выбритым черепом, видимо скандинав. Перед ним стояли рядком три кружки пива и возвышался стог картофеля фри. Лениво забрасывая в рот картофельные палочки, он щелкал каналами и тупо пялился на экран телевизора.
– Стакан холодной воды, пожалуйста, – обратилась она к бармену.
– Может быть, чего-нибудь еще? – приподнял пышные усы немолодой бармен, удивляясь необычной посетительнице.
– Ни в коем случае, – улыбнувшись ему, пробормотала Люсия, – мне уже достаточно.
За столиком сзади возникло оживление.
– Смотри, какой Гибралтар! – шутил длинноволосый парень, глядя на ее спину.
– Гибралтар… –
– Ты хоть понял, о чем я говорю?
– Как тут не понять? Гибралтар!
– Вон он!
– Разве там? А-а-а! Что ж ты сразу не сказал! А какие за ним открываются виды…
– Чудо ножки, словно бивни.
– Кривые, что ли?
– Кожа такая же матовая.
– Красавица, иди к нам!..
Она жадно пила воду. Голоса парней смешивались со звуками телевизора: испанские футболисты проиграли аргентинцам два ноль, кока-кола отлично утоляет жажду, пятнадцатилетний Хосе Мартинес выиграл стереосистему, и – вдруг… Что?! Люсия резко повернулась на стуле, вскочила и бросилась к телевизору. Недопитая вода выплеснулась на белый подол, стакан со звоном разлетелся осколками по полу. Из-за стойки выбежал бармен, видимо решив, что подвыпившие парни не ограничились словесными знаками внимания к случайной посетительнице. Но она, сжав выхваченный у толстяка пульт побелевшими пальцами, смотрела на экран телевизора.
– В чем дело? – спросил бармен.
– Какой-то пианист умер, – коверкая испанские слова, ответил толстый скандинав.
Уже убрали портрет в траурной рамке, уже исчезла жизнерадостная в любых обстоятельствах дикторша, и на экране был только он – живой, несравненный. Звучали его испанские импровизации… Звучали, перемежаясь в мыслях Люсии с обрывками только что услышанных фраз: «После долгой, многолетней болезни», «третья операция», «всемирно известный»… Она не ослышалась. Сначала ей показалось, что ослышалась, а теперь… Музыка была прекрасна, так же прекрасна, как тогда, в Тель-Авиве. Тысячи лепестков, голые маковые головки… Языки пламени, словно руки, руки, словно языки пламени… Встряхнуть юбкой, вытанцевать всю боль, всю горечь, весь ужас… Поворот – гордый взгляд – смех соперниц – блеск кинжала в складках юбки…
Люсия уронила пульт и бросилась к выходу. Ей вслед смотрели недоуменные лица.
– А платить? За стакан? – кричал бармен, но она не слышала его, она, ничего не видя, шла по раскаленной улице, натыкаясь на прохожих, хватаясь за углы зданий и водосточные трубы. Ей казалось, что из каждого окна льются эти божественные звуки, разрывающие ее колотящееся сердце в клочья…
Она не знала, сколько времени прошло, прежде чем, присев на строительные плиты у какого-то окраинного пустыря, она немного успокоилась. Место казалось ей незнакомым и странным, почти неземным. Непонятно, как она сюда попала, как у нее хватило сил забрести в такую глушь.
Клубок распутался самым неожиданным образом. Разве она могла подумать, что и внезапная холодность Дэвида и полное отсутствие каких бы то ни было упоминаний о нем в последних письмах Пола, несмотря на ее откровенные намеки, имеют в своей основе одну, такую страшную причину. Дэвид болел, он умирал! А теперь его нет… невозможно поверить! В ее жизни его нет уже более двух лет, но она даже не задумывалась о том, как ей необходимо было знать, что он есть хоть где-нибудь на этой земле… А теперь его нет нигде!