Мы будем жить

Завацкая Яна

— Я не жалею о том, что сделала!

— Хайлли? — спросила Кета.

Девушка выпрямилась.

— Я не понимаю, из-за чего сыр-бор. Какую ужасную ситуацию мы создали? Каждый проходит то же самое на Янтанье. Я тоже командовала урку — вы и меня будете осуждать? Мы учимся тому же самому на соцпрактике. Мы всего лишь повторили то, что делается в школе!

— То есть ты даже не понимаешь… — начала Кета, но Хайлли перебила ее.

— А Лорин применила нелетальное оружие, когда на нее напали. Или возникла угроза нападения. Она что — не имела права это сделать?

— В школе вас не учили избивать урку! — резко вступила Пау.

— Ты не права, — немедленно возразил Яван своей учительнице, — Лорин

защищалась. Какое же это избиение — она была одна против двух здоровых мужчин. Они могли отобрать у нее дубинку, если на то пошло. Мне не пришлось так делать, но если бы возникла такая ситуация — я бы сделал.

— Майта? — спросила Кета. Мальчик покраснел, на маленьком носу проступили темные веснушки.

— Лорин, — сказал он с чувством, — никогда бы не стала… вы так на нее… как будто она жестокая, злая… А она сама их боится! И она никогда плохо не относилась к урку!

— И между прочим, — добавила Келла, — у Лорин была травма. Как будто никто не знает этого! Мы хотели ей помочь. Преодолеть. Потому что иначе она, может, вообще не справится с Янтаньей.

Один из учителей, Кунтури, испустил глубокий вздох.

— Мне кажется, с настроением этой группы все понятно.

— Было бы неплохо, — сказал Каяри, сдерживаясь, — чтобы вы объяснили нам для начала, хотя бы просто сформулировали — что в наших действиях не так? А то все идеи хальтаяты, все, чему нас учили и что внушали — не наводят нас на мысль, что мы неправы.

Учителя переглянулись меж собой, кто-то пробурчал "Требование справедливо". Кета подняла руку.

— Я попробую. Будем кратки.

Она взглянула на Каяри.

— Скажи мне только одно… но честно. Да, вы учились управлению, как на соцпрактике, да, Лорин была вынуждена применить оружие в определенной ситуации. Вот эта определенная ситуация — она возникла совершенно случайно?

Повисла тишина. Цвет кожи Каяри стал более густым и насыщенным.

— Нет, — сказал он наконец, — не случайно.

И добавил, перебивая возникший гул.

— Это была моя идея. Я хорошо знаю Лорин. Я знаю страх, который в ней сидит, вот здесь, — он сжал кулак у собственной груди, — и я искал способ вырвать этот страх. Внешне она очень мужественная… она много раз преодолевала себя. Но она все равно боится. Да, я сам подобрал этих людей. И дал ей шокер. Я не видел другого метода излечить ее от страха.

— Похвально, что ты беспокоишься о Лорин, — мягко заметил Кунтури, — но почему ты не подумал о других участниках коммуникативного процесса? Урку — не животные. И не предметы. Использовать их таким образом…

— Вы используете их для наших уроков! — выкрикнула Келла.

Обстановка за столом накалилась, педагоги шептались, и уже в чьей-то речи мелькало "запретить группу". Алиса сидела бледная, вцепившись незаметно для себя в запястье Клауса.

— Спокойнее, илас, — Анна чуть повысила голос. Все стихли, — давайте высказываться по порядку. Вот Панти хочет что-то сказать.

Панти, высокий и тонкий амару ханьского происхождения, с волосами, заплетенными в две черные косицы, выпрямился.

— Я работаю с урку в деревне, вот уже более десяти лет. Что я могу сказать об этом? Да, все верно, мы должны как-то подчинить этих существ. Язык разума и логики для них зачастую недоступен. При первой возможности эти существа, как и любые иерархические животные — например, собаки — пытаются доминировать, мы это знаем. Тем более, сложно, когда речь идет об амару, который принадлежит по их иерархическим понятиям к более низшей категории. Например, девочка — это во-первых, ребенок, а во-вторых, женщина, которая в принципе не должна, по их представлениям, что-то указывать мужчине. Да, все это сложно. Мы тоже сталкиваемся с большими проблемами в управлении урку. И ведь в нашей Марке собраны далеко не самые высокоранговые

существа. Но… именно работа с урку научила меня тому, что где-то есть грань, понимаете, которую мы не должны переходить! Ведь мы-то люди. Я даже не знаю, как это объяснить, понимаете? Просто я чувствую, что эта грань — существует. Урку — наши младшие братья. Они ближе к природе, их разум примитивнее… но они — не наши рабы! И не домашние животные. И никто из нас, работающих с урку, не относится к ним, как к животным. Именно — младшие братья. Все наказания, существующие в Марке, введены и проводятся самими урку, мы даже не участвуем в этом. Мы не писали законы для них и не делали предложений — они сами сделали так, как им представляется удобнее. Урку могут бить других урку, но мы… Наша задача — жалеть их, помогать им, создавать для них наилучшие условия существования. Изучать, развивать их. Воспитывать. Но не повелевать же как рабами! Поймите, они нам — не рабы, не слуги, не рабочий класс для обеспечения наших потребностей. Об этом даже думать противно! И вот это, случившееся, — Панти сокрушенно покачал головой, — это уже за гранью. Так нельзя. Очень плохо, что мы это допустили. Что у наших подростков формируются такие тенденции!

Панти взял плод фаноа, лежащий перед ним, и сделал несколько глотков. Лорин прерывисто вздохнула. Панти прав, конечно. Она и сама ощутила, что перешла какую-то грань. Она сама в тот момент стала… урку. Ей было стыдно, плохо, но в то же время — ощущение силы, безграничной силы и возможностей. Уверенности в себе.

У нее никогда такого не было. И она думала, что это и не нужно — в Лаккамири она и так чувствовала себя уверенно, защищенно, среди своих.

— Мне кажется, Анквилла хочет что-то сказать, — вдруг произнес Квису. Анна кивнула.

— Да, Анквилла, пожалуйста!

Все постепенно затихли и перевели взгляды на Анквиллу, агента хальтаяты. И лишь тогда, выдержав паузу, он обвел сидящих взглядом и заговорил спокойным, глубоким голосом.

— Сдается мне, что здесь только несколько человек понимают, что такое хальтаята.

Лорин впилась глазами в легендарного Анквиллу. Своего спасителя.

— Хальтаята, — сказал он, — это война. Когда-нибудь мы будем жить в мире отдельно от урку. Эти существа будут жить в обустроенных удобных резервациях. Мы будем их холить и лелеять — кормить, развлекать, лечить, стараться продлить их короткую жизнь. Настоящие гуманисты будут пытаться поднять урку до человеческого уровня, учить их, просвещать. Кое-кто поплатится за это жизнью, урку безжалостны — но это будет его личный выбор. Большинство амару будет спокойно жить, даже не задумываясь об урку.

Он сверкнул глазами. Голос его зарокотал, как обвал.

— Но мы еще не живем в этом мире! Хальтаята только еще предстоит нам! Урку — настоящие урку, не такие, как в нашей Марке — убивают. Они умеют убивать, бить людей, мучить. А мы — мы этого не умеем. И не хотим учиться. Мы слишком добрые, нежные, мы хотим учить детей только разумному, доброму, вечному… а завтра такие вот урку могут ворваться в имата. Завтра эта девочка поедет работать — и столкнется с урку, которые вовсе не снизу вверх на нее смотреть будут. И ей придется стрелять, ей придется бить, и лучше, если она будет уметь подчинять их взглядом и словом. Это снизит риск для нее и сбережет жизни урку. Этот мир полон насилия — а вы что, хотите переделать его уговорами? Эта девочка уже знает, что в мире полно насилия. Я на ее глазах застрелил ее отца. Каяри знает это — я вытащил его, голодного и раненого четырехлетку, из хижины, обрушенной взрывом. И еще некоторые здесь знают это… Но учителя нашей школы хотят жить так, как будто урку уже безвредны! Как будто урку уже точно знают, что нас надо слушаться, и осталось лишь объяснить детям, что урку нельзя обижать, они же хорошие, милые зверюшки… Так?