Мы были курсантами
Шрифт:
Первыми стреляют штатные гранатометчики, то есть я. Ложусь в тулупе, неудобно, закидываю гранатомет на правое плече, кряхчу как дед.
– Шире ноги!
– орет преподаватель.
Куда шире? Неудобно! В последний момент свожу ноги, поднимаюсь на цыпочках. Так, кажется, лучше целиться, и жму на спуск. Ахнуло так, что, кажется, наступил конец света, аж ногам стало холодно. Слышу громкое ржание. Оборачиваюсь. Валенки отлетели метров на пять, задело кумулятивной струей. Собираю валенки и иду в строй.
–
– спрашивает Грацев и смеется в перчатку, пуская струи пара, как чайник.
– Ноги не раздвинул, как баба!
– раздается из строя. Следующие стрелки раздвигали ноги, как балеруны.
Удобства на улице. От холода казалось, что наши желудки перестали переваривать пищу, чтобы не морозить жопы. Причем у всех, прямо какой-то защитный механизм - не ходим в туалет по четыре – пять дней. Ну, рано или поздно, идти приходится. Бывает и голодные обсираются. Сходить в туалет при минус 30 - мы называли не меньше, как «совершить подвиг».
– Куда идешь?
– Совершить подвиг - все понятно. Причем идешь в туалет не в шинели, а в зимнем ХБ. Говно замерзает мгновенно, хоть отламывай.
В редкие минуты свободного времени разгадывали кроссворд. Вопросы читает курсант Чеславлев, образованный парень, хорошо говоривший на английском:
– Кто написал роман «Театр»?
Я вспомнил душещипательную повесть любви юнца с примой театра и громко отвечаю:
– Сомерсет Моэм!
– и на время становлюсь мини-героем. Моя мама - библиотекарь, заставляла читать, причем не все, что нравилось мне.
XIV
Черные небеса, усыпанные точками далеких звезд. Смотрю на них целую вечность и не вижу ничего нового, кроме пролетающих спутников. Вдалеке, на станции Голицино, время от времени раздавалось ворчание поездов, потом наступала звенящая тишина, да еще такая, что звон комаров казался реактивным самолетом.
Караул. Я тяну лямку с 01.00 до 03.00 на посту «Учебная застава». Пост находится за территорией училища, имитация пограничной заставы - помещение, КСП, колючка, рядом большой пруд. Все обнесено забором.
Днем на посту можно даже позаигрывать с девчонками, гуляющими по тропинке вдоль училища. Место спокойное, удаленное, но ночью ни одной души. Не страшно, но неприятно.
Темнота вокруг жирная и тягучая, словно масло, которым обрабатывают станочные детали. Я гулял по дорожке, глядя на блестящую воду, погружаясь в себя. Вдруг со стороны пруда начало доноситься какое-то хлюпание, остановился, прислушался. Подхожу к воде, смотрю на ровную поверхность - никого.
Продолжаю гулять вдоль пруда, засыпая на ходу, как лошадь. Вдруг возле самого берега фырканье, брызги и другие непонятные звуки. Подпрыгиваю от неожиданности, как сайгак, срываю
– Товарищ сержант, я чуть не обделался - в пруду какая-то зверюга плавает!
– спешу неформально доложить разводящему. И уже обращаюсь к своей смене - курсанту Новикову – говорю: - Смотри, Юра, не обделайся, у меня чуть сердцем плохо не стало!
– А, забыл предупредить, - это выдра, откуда взялась, непонятно. Раньше не было, на прошлой смене часовой чуть по воде не шмальнул от обсерона!
– спокойно говорит сержант, зевая и раскрывая рот до размера футбольного мяча. Нельзя было раньше сказать!
– думаю я и плетусь за разводящим, который освещает дорожку фонарем.
Разряжаемся. Разводящий подводит к пулеулавливателю. Разряжай. Отсоединяешь рожок и вместе с ним левой рукой охватываешь ствол. Правая рука свободна. Оружие к осмотру. Правой рукой отводишь затвор, чтобы разводящий видел, что патрона в патроннике нет. Порядок, сдаем оружие и в бодрствующую смену!
Бодрствующая смена наводит порядок в караулке, моет посуду и учит Устав. Мы сидим с красными потрескавшимися глазами и залипаем перед открытыми серыми книжками Уставов. Дали бы поспать на час больше, все равно ничего не делаем.
– Меня выдра напугала на заставе!
– выдавливаю из себя слова, медленно, как фарш, с постной говядины.
– Она вооружена была?
– пытается шутить курсант Бондаренко, срезая ногти штыком автомата.
– Да, в сапогах и в каске, - отвечаю я, листая Устав. Разговор законен. Хочется есть и спать.
Идем отдыхать в спальное помещение караулки, которое круглосуточно находится в темноте, с запахами пота, ваксы и мышей. Проваливаюсь на час в сон, похожий на бред. Вокруг храпят, разговаривают во сне, пускают газы.
XV
Наряды на кухню оставили кровоточащий след в памяти изнурительной противной работой, коротким двухчасовым сном и, конечно же, чисткой картошки.
После короткого послеобеденного отдыха, положенного Уставом, и развода мы шли принимать помещение двухэтажной столовой у замученной смены. Объектов много - от посудомойки, где мы пели «кружатся диски», до «короля параши», куда свозили все недоеденное.
После приема объектов 5-7 человек ехали на склад за продуктами питания. Запомнились болезненного вида свиные туши с синими печатями, где был указан 1947 год, которые поступали из резерва, в связи с выходом срока годности, комбижир, похожий на застывшее мыло, и гнилая картошка.