Мы даже смерти выше...
Шрифт:
С любовью, горячо рассказывал Коля о поэтическом
семинаре Павла Антокольского, на память читал стихи своих
московских друзей.
Для нас, младших поэтов, тех, кто ещ оставался в школе,
эти встречи были настоящим праздником: ведь он видел и знал
многих настоящих живых поэтов! Разговоры завязывались
горячие: об искусстве, о литературе – и в том и в другом знания
он обнаруживал основательные, удивительные для студента.
Если кто «зарывался», с полки
Лермонтова, Пушкина и ли Есенина – смотря по
обстоятельствам. Время пролетало незаметно.
* * *
Особенно плодотворными были для Майорова 39-й и 40-й
годы. Он пишет две большие поэмы – «Ваятель» и «Семья» – и
множество стихов.
В записях, оставшихся от родителей, случайно сохранился
небольшой (подлинность его подтверждает В. Болховитинов)
отрывок из поэмы «Семья», поэмы о годах коллективизации:
кулак Емельян – один из главных персонажей – бежит из
деревни. Несколько строк из большой картины.
На третьей полке сны запрещены.
Худой, небритый, дюже злой от хмеля,
Спал Емельян вблизи чужой жены
В сырую ночь под первое апреля.
Ему приснилась девка у столба,
В веснушках нос, густые бабьи косы.
Вагон дрожал, как старая изба,
Поставленная кем-то на колса.
46
Ко времени работы над поэмой «Семья» относятся и
нижеприведнные фрагменты, которые печатались недавно как
отдельные стихи.
Дед
Он делал стулья и столы
И, умирать уже готовясь.
Купил свечу, постлал полы
И новый сруб срубил на совесть.
Свечу поставив на киот,
Он лг поблизости с корытом
И отошл. А чрный рот
Так и остался незакрытым.
И два огромных кулака
Легли на грудь. И тесно было
В избнке низенькой, пока
Его прямое тело стыло.
Что я видел в детстве
Косых полатей смрад и вонь.
Икона в грязной серой раме.
И средь игрушек детский конь
С распоротыми боками.
Гвоздей ворованных полсвязки.
Перила скользкие. В углу
Оглохший дед. За полночь – сказки.
И кот, уснувший на полу.
Крыльцо, запачканное охрой.
И морды чалых лошадей.
Зашитый бредень. Берег мокрый.
С травой сцепившийся репей.
На частоколе чрный ворон
И грядка в сорной лебеде.
Река за хатою у бора,
Лопух, распластанный в воде.
Купанье – и попытка спеться.
47
Девчонка, от которой ждшь
Улыбки,
…Вс это шло, теснилось в память,
Врывалось в жизнь мою, пока
Я не поймал в оконной раме
В тентах крепких паука.
О, мне давно дошло до слуха:
В углу, прокисшем и глухом,
В единоборстве билась муха
С большим мохнатым пауком.
И понял я, что век от века,
Не вняв глухому зову мук,
Сосал, впиваясь в человека,
Огромный холеный паук.
И я тогда, давясь от злобы,
Забыв, что ветер гнал весну,
Клялся, упршись в стенку гроба,
В котором отчим мой уснул.
Клялся полатями косыми,
Страданьем лет его глухих.
Отмщеньем, предками босыми,
Судьбой обиженного сына,
Уродством родичей своих, –
Что за судьбу, за ветошь бедствий
Спрошу я много у врага!
Так шло, врывалось в память детство,
Оборванное донага.
От большой поэмы «Ваятель» остался один отрывок,
подлинность которого не подлежит сомнению, он печатается
как стихотворение под названием «Творчество». Другой
отрывок – не очень точный – приводится Ириной Пташниковой.
48
По-видимому, к первоначальным вариантам поэмы
относится и приводимый ниже отрывок, который рукой же
Майорова датируется 38-м годом.
Никто не спросит, не скостит,
Не упрекнт обидным словом,
Что стол мой пятнами изрыт,
Как щки мальчика рябого.
Я спал на нм. Кому-то верил.
И писем ждал. Знать, потому,
Захлопнув поплотнее двери,
Я стал завидовать ему.
Живу с опаской. Снов не знаю.
Считаю даты. Жду весны.
А в окна, будто явь сквозная,
Летят, не задевая, сны.
Проходят дни, и вс короче,
Вс явственней и глуше мне
Пот мой стол, и чертят ночи
Рисунок странный на стекле.
И в тонких линиях ваянья.
Что ночь выводит по стеклу,
Так много слз и обаянья,
Пристрастья вечного к теплу, –
Что я теряюсь и немею.
Я нем почти. Почти в снегу.
Сказать хочу – и не умею,
Хочу запеть – и не могу.
Ко времени работы над поэмами относятся и следующие
стихотворные наброски, сохранившиеся в черновых записях
поэта.
* * *
Как жил, кого любил, кому руки не подал,
С кем дружбу вл и должен был кому –