Мы еще вернемся в Крым
Шрифт:
– Ветер меняет направление! – и минуту спустя радостно прокричал: – Катер несет в море!
Штурман подтвердил приятную и радостную весть: катер начал дрейфовать в открытое море. Моряки оживились. Появилась надежда на спасение. Может, вынесет к своим?
– Надо парус смастерить! – предложил механик.
– Действуйте! – одобрил Слухов.
Моряки начали вытаскивать старые брезенты, чехлы, одеяла. Закипела работа. Сшивали, связывали узлами. Самодельный парус укрепили на мачте. Катер пошел быстрее, а главное, стал управляемым, слушался руля. С каждым часом уходил все дальше и дальше в открытое
Ветер не утихал весь день, и катер, подталкиваемый волнами, с надутым самодельным парусом, дрейфовал на восток, в сторону кавказского берега. А экипаж, не щадя сил, продолжал задраивать пробоины, устранять повреждения, откачивать воду, бороться за живучесть катера.
Прошел день, наступила ночь. Когда ветер менял направление, парус снимали. А как только начинал дуть в попутном направлении, снова ставили.
Погода была нелетная, то шел снег, то сыпала снежная крупа. Самолеты противника летали редко и стороной. Шторм то утихал, то возобновлялся с новой силой. Катер, как скорлупку, болтало на волнах во все стороны.
На третий день дрейфа катер заметили с наших боевых кораблей, которые возвращались из Севастополя.
Генерал Первушин последние дни спал урывками. Его 44-я армия, как и соседняя, вышедшая из-под Керчи 51-я, готовилась к наступлению. Керченский полуостров освободили. Перед ними – Крым. Задача простая – прорвать оборону и выйти на оперативный простор, рвануть на север, к Джанкою, отрезать и запереть в мешке армию Манштейна под Севастополем. Так мечталось, так хотелось, так планировалось! Но план нужно выполнить, а для этого необходимо накопить и сосредоточить силы.
У Манштейна за спиной земля, железные дороги, по которым, ему в поддержку, уже идут из Херсона, Николаева и других районов Украины эшелоны с войсками. А у Первушина за спиной – море и один порт, который постоянно бомбят. Разгрузочные средства разрушены, пришли в полную негодность. Транспортные корабли, не успев выгрузиться ночью, с рассветом вынуждены спасаться, уходить в море. А на них – артиллерия, автомобили, тракторы, лошади, боеприпасы, горючее, продовольствие. Чем их защитить во время разгрузки? У них почти нет средств защиты от воздушного нападения. А горстка зенитчиков порта днем и ночью пытается отгонять стаи черных железных коршунов, но обеспечить безопасность разгрузки не в силах.
В горящем порту уже погибли, вместе с грузом, крупные транспортные корабли «Красногвардейск», «Жан Жорес», «Ташкент», из воды торчат мачты затонувших кораблей, получили тяжелые повреждения «Курск», «Димитров» и другие малоподвижные суда… А поредевшие в непрерывных боях полки и дивизии требуют пополнения, боеприпасов, техники. Из штаба фронта, который далеко отсюда, в безопасном Краснодаре, шлют приказы с требованием немедля начать активные боевые действия, – начать наступление, не дожидаясь сосредоточения сил и средств, которые еще не прибыли в Феодосию и которые должны участвовать в наступлении. А как и с чем начинать? Но как бы то ни было, действовать надо. Промедление опасно. Собрали все, что могли, поднакопили, сосредоточили, и Первушин подписал приказ о наступлении на рассвете 16 января.
Александр
– Разрешите!
В комнату скорым шагом вошел Комиссаров, член Военного Совета армии. На нем не было лица. Вчера они с ним почти до вечера находились в войсках, особенно на тревожных участках фронта. Антон Григорьевич в 157-й дивизии, у полковника Томилова, а Первушин у генерала Мороза в 236-й. Уточняли на месте обстановку, районы сосредоточения ударных групп, определяли места прорыва.
– Ну, выкладывай!
– Манштейн опередил.
Час назад, в 8 часов утра, германские войска начали наступление. Манштейн опередил на сутки. Шквал артиллерийского огня, атакуют пехота и танки. Бомбовые удары нанесены по порту, по всему фронту обороны армии, а также по войскам второго эшелона, где накапливался резерв, где штабы дивизий. Повсюду большие потери. Особенно в 236-й и 63-й дивизиях, которые приняли на себя главный удар. Связь со штабами дивизий и полков постоянно рвется, выходит из строя. Из-за бомбежек, и еще ее часто прерывают и вражеские лазутчики.
Первушин горестно опустил кулаки на оперативную карту. Опередил! Обидно было и горько. Где-то произошла утечка секретной информации. То ли здесь, в армии, то ли в штабе фронта. Но война есть война. Готовились к наступлению, но враг опередил, теперь обороняйся, принимай меры, затыкай бреши, старайся сорвать его планы, остановить продвижение.
– Товарищ командующий, донесение из 236-й!
В комнату вошел офицер связи.
– Слушаю.
– Из Старого Крыма, с горы Агармаш, бьет тяжелая немецкая артиллерия, – доложил он. – В прифронтовом селе Розальевке прямым попаданием снаряда накрыт дом, в котором находился штаб 818-го полка и штабы соседних частей. Дом разрушен, весь штаб погиб.
Первушин и Комиссаров обменялись тревожными взглядами. Они понимали друг друга и без слов. Надо немедленно кого-то из штаба армии посылать в дивизию Мороза, Василию Константиновичу сейчас тяжелее всех.
Но и в самой Феодосии было нелегко.
Гитлеровская авиация господствовала в небе. Эскадрилья за эскадрильей стаями кружили над городом, сбрасывая смертоносный груз на жилые кварталы, особенно на порт, на корабли, стоящие под разгрузкой. Летчикам кто-то подавал сигналы, указывал на важные объекты.
Наших самолетов не было видно. Зенитчики – всего один дивизион – прилагали все усилия, но полностью прикрыть причалы порта были не в состоянии. Прибрежные кварталы и сама территория порта утонули в огне и дыме, в грохоте разрывов, трескотне пулеметов, торопливой стрельбе зенитных орудий.
В оперативный отдел штаба армии пришло срочное донесение с поста наблюдения: к Сарыголю движется эскадрилья двухмоторных «юнкерсов». В штабе на этот сигнал не среагировали, к ежедневным бомбежкам уже привыкли.