Мы еще вернемся в Крым
Шрифт:
«Севастополь не сдавать ни в коем случае и оборонять его всеми силами!»
А заодно и приказ ему, адмиралу, немедленно вернуться в Севастополь и лично возглавить оборону.
И более полугода Севастополь героически держался, перемалывая немецкие дивизии и полки…
Того, чего адмирал так боялся, чего опасался полгода тому назад, в октябре 1941 года, именно то и происходит сейчас, в эти последние знойные дни июня: немецкие подразделения врываются в город… Снаряды уже рвутся на берегу Южной бухты, у входа в штаб флота.
А при строительстве,
Адмирал задумчиво прошелся по кабинету, взглянул на красную кожаную папку с важными документами. Там лежала телеграмма от командующего Кавказским фронтом маршала Советского Союза Буденного, в которой тот подтверждал изданный ранее приказ, что из Севастополя эвакуации не будет. Адмирал знал наизусть ее содержание:
«Ваша задача остается прежней – прочная оборона. Дальнейший отход прекратить! Буденный».
Филипп Сергеевич снял трубку, позвонил Моргунову, начальнику береговой обороны:
– Как с запасным?
– Помещения готовы. Флотские связисты установили еще две мощные рации к тем, которые уже действуют на тридцать пятой, – ответил Моргунов.
Октябрьский, слушая доклад Моргунова, мысленно чертыхался. Надо же такому случиться! Командир мощной 35-й береговой башенной батареи капитан Лещенко, человек упрямый и своенравный, никогда не был в числе тех, кого ставил в пример, кого любил, поощрял и награждал командующий флотом. А вышло, что именно у него, в подземных казематах батареи, адмирал будет иметь последнее прибежище.
В военной прокуратуре, когда стало известно о том, что немецкие подразделения вышли к Северной бухте, среди сотрудников началась тихая, скрытая паника. Перед лицом надвигавшейся опасности подспудно возникала скрытая борьба между сотрудниками за личное выживание. Каждый думал только о том, как бы найти убедительную и вескую причину, чтобы с попутным кораблем отплыть на Большую землю. Но внешне это ни в чем не проявлялось, а наоборот, в аппарате кипела деятельность, создавалась видимость деловой активности. Еще сохранялся внешний лоск всемогущей организации, стоявшей особо и распространявшей свою власть над всеми.
Виталий Давыдович Чернявинский, начальник отдела военно-морской прокуратуры, одним из первых почувствовал, что в Севастополе земля горит под ногами и пора, пока не поздно, сматывать удочки. Он так и подумал: «земля горит под ногами» и «пора, пока не поздно, сматывать удочки». Но серьезного основания хотя бы на примитивную «временную командировку» в Управление флотом, которое находилось в Новороссийске, не находилось. Виталий Давыдович закрылся в своем кабинете. На письменном столе стопкой громоздились папки с текущими уголовными делами. За спиной, в крупном сейфе, лежали такие же папки. Многих дезертиров, пойманных провокаторов, засланных разведчиков, разоблаченных шпионов, самострелов, трусов, мародеров и паникеров, чьи дела сохранялись, уже давно не было в живых, их, по жестким законам военного времени, расстреляли.
Чернявинский хмуро и с неприязнью смотрел на эти папки. В каждой из них есть страницы, написанные его рукой. Они свидетельствуют о его личном и непосредственном участии в судьбе обвиняемого. И Виталию Давыдовичу очень не хотелось, чтобы эти папки попали в чужие руки. Очень! У него не раз возникало желание их уничтожить. Он сжег бы их с великим удовольствием, но начальство на это не давало разрешения.
Перебирая папки уголовных дел, у него в голове вдруг мелькнула спасительная светлая мысль. На папках стоял гриф «секретно» и «совершенно секретно». И подчеркнутая строка: «хранить вечно». Значит, их надо беречь! А чтобы сберечь, папки уголовных дел необходимо вывезти на Большую землю.
– Как все просто решается! – улыбнулся Чернявинский.
Он увидел в уголовных делах свой персональный спасательный круг. Папки дел – ценный и строго секретный груз! Чем больше папок, тем ценнее груз! Его посторонним доверять нельзя. И он сам его повезет на корабле или подводной лодке.
Звонкая трель телефона оборвала приятные размышления.
– Слушаю, – Чернявинский узнал голос своего начальника, Кошелева, прокурора Черноморского флота, и повторил: – Слушаю, Александр Борисович!
– Тут сообщение пришло, думаю, для тебя интересное!
– Из Краснодара? – сразу оживился Чернявинский.
Он, минуя официальные каналы, обращался к своему хорошему знакомому, который занимал ответственную должность в штабе фронта, с просьбой о вызове на Большую землю.
– Нет! – ответил прокурор. – Но тоже издалека, по нашим меркам. Из Балаклавы!
– А что именно, Александр Борисович? – Чернявинский, мысленно чертыхаясь, старался голосом изобразить заинтересованность.
– Нашелся твой боксер! – сказал Кошелев.
– Какой еще боксер? – удивился Чернявинский, занятый своими мыслями.
– Да тот самый, за которым ты погода гоняешься! Чемпион всех флотов!
– Алексей Громов? – удивленно произнес Чернявинский.
– Да, он самый. Собственной персоной Алексей Громов!
Виталий Давыдович грустно усмехнулся. Надо же! Полгода за ним, за знаменитым боксером флота, гонялся, даже в освобожденную Феодосию ездил, хотел громкое дело раздуть и не мог поймать, а сейчас, когда не до него, сам объявился! И вслух произнес:
– Очень интересно!
– Даже очень интересно! – подтвердил прокурор. – Его наши в плен взяли!
– Взяли в плен? – не поверил Виталий Давыдович.
– Именно!
И Кошелев рассказал, что пришло сообщение от сотрудника особого отдела, что береговая батарея потопила немецкую самоходную баржу, которая шла под румынским флагом, что артиллеристы захватили в плен шесть человек экипажа.
– Понимаешь, весьма странная команда, – продолжал прокурор. – Один немецкий капитан, один румынский лейтенант и еще четверо наших в немецкой форме. Среди них и Алексей Громов!