Мы - инкубаторские
Шрифт:
— …Мамаша, конечно, в слезы. Как же, ребенок пропал! Она в милицию. Там ей: «Разберемся, гражданка»… И вот… пошла она как-то на базар. Смотрит, стоит старушенция и продает пирожки. Захотелось мамаше пирожка. Купила, ест. Глядь! Что такое?! Ноготь. Ее сына. С родинкой… — Эрик замолчал, умело выдерживая паузу.
— Ну а дальше что? — съежилась Сипина.
Дальше мамаша пошла в милицию. Старушенцию арестовали, и оказалось, что та детей заманивала и…
— Господи,
— А ты что, Сипина, в Бога веришь? А еще пионерка… — зевая, проговорил Бутковский.
— Да что ты, Коля, — вздрогнула Сипина, — я так, просто…
— А это за кем? — подал голос Лешка, вглядываясь в окно.
— Кто? Где? — подался к окну Эрик.
— Надурили дурака на четыре кулака и на пятое дуло, чтоб тебя раздуло! — радостно проскандировал Лешка.
— Ах ты козел… — обманутый Эрик привстал. Лешка тут же вжался в угол.
— А хорошо бы… хорошо бы, чтоб тот дом был из шоколада, — задумчиво проговорила Сипина.
— А труба — эскимо… Ел кто эскимо? Нет? Это, я вам скажу…
— А забор из мармелада… — пропищал Лешка, настороженно поглядывая на Эрика, который колебался: стоит ли из-за подзатыльника ползти по трубам через всю сушилку. Наконец он решил, что не стоит, и, вздохнув, плюхнулся, задрав ноги, на матрац.
— А снег — это сахарная вата. Лег и жри сколько влезет, — обрадованный отменой подзатыльника затараторил Лешка.
— А стол в том доме — торт, — мечтательно закатив глаза, проговорила Сипина.
— Интересно, большой там стол? — спросил вяло Профессор, до сих пор не принимавший участия в разговоре.
На несколько секунд в сушилке установилась тишина. Только с батареи монотонно капала вода да проехал по улице грузовик.
— Сипина, — Бутковский приподнялся на локте, — Сипина, а ты знаешь, откуда дети берутся?
На лице Сипиной появилось то сосредоточенно-отрешенное выражение, какое обычно бывает у девочек, играющих в куклы. Подозрительно покосившись на Бутковского — очевидно, ожидая от него подвоха, — она наконец решилась.
— Знаю. Их маленькие ангелочки приносят и вкладывают маме в живот.
— Ха-ха-ха!!! — взорвалась сушилка. Смеялись все, кроме Лешки, который тоже не прочь был посмеяться, но ничего смешного в словах Сипиной не заметил.
— Ну, Сипина! Ну, ты даешь! Дядьки-то к мамке ходят? — Бутковский подмигнул Эрику.
— Ну… — неуверенно, ожидая очередной каверзы, проговорила Сипина.
— Вот те и «ну». А ты — ангелочки! Небритые! Ха-ха-ха! — Бутковский схватился за живот. — Умора…
Сипина медленно покраснела. Вначале кончики ушей,
— Она у тебя квасит? — спросил Бутковский. Ему, по всей видимости, было интересно наблюдать за меняющимся лицом Сипиной…
— Ну пьет… — глухо и как-то обреченно сказала Сипина, — немножко…
— А пьяная баба — себе не хозяйка! — Бутковский перевел взгляд на окно, словно все происходящее здесь потеряло для него всякий интерес.
Возникла напряженная пауза.
— Я… Коля… Я… Вот мама приедет, я ей… — медленно начала Сипина.
— Не приедет, — оборвал ее Бутковский.
— П-почему? — спросила Сипина и, опустив голову, принялась сосредоточенно ковырять пальцем дырку на подоле платья.
— Не приедет — и все. Нужна ты ей… — не отрываясь от окна сказал Бутковский, поудобнее устраиваясь на матраце.
— Почему? — Сипина зашмыгала носом, собираясь заплакать. Но прошла минута, вторая, никто больше не задевал ее, и она успокоилась. Не хочется реветь, когда в сушилке так тепло и уютно.
Тем временем все напряженно смотрели в окно. Там, у штакетника, какая-то баба, составив у ног узлы, разглядывала интернат. Передохнув, она взвалила поклажу на спину и прошествовала мимо интернатских ворот. Все тотчас потеряли к ней интерес.
Вдруг дверь сушилки с грохотом распахнулась. Капуста!!! Гроза младших классов. Смуглый и жилистый, в рубашке с закатанными рукавами, Капуста, подбоченясь, стоял в дверном проеме.
— Что попрятались? — нарочито растягивая слова, проговорил он.
В ответ — тишина.
— Ага, — недобро ухмыляясь, Капуста сплюнул на пол, — не желаете разговаривать с дядей? Встать! Козлы вонючие…
Все медленно спустились с матрацев в воду…
— Тэк-с… — Капуста скользнул взглядом вдоль выстроившихся в воде ребят. И тот, на ком его взгляд задерживался, опускал глаза.
— Хорошо. Кто сейчас станцует твист, тот свободен. Понятно? Дяде грустно…
Все молча исподлобья хмуро поглядывали на мучителя.
— Не понял? — поморщился Капуста. — Что за пауза? Всем все ясно?!
— Ясно…
— Вот и ладненько. Давай ты первый, — кивнул Капуста на Эрика.
Тот, тяжело вздохнув, оглянулся по сторонам, словно ожидая чуда, которое избавило бы его от Капусты. Но чуда не произошло, и Эрик принялся танцевать, разбрызгивая во все стороны воду.
— Это ты будешь так дрыгаться за катафалком своих родственников, — ухмыльнулся Капуста. — Смотри внимательно, сейчас Бута покажет, как надо. Давай, Бута, покажи этим, как надо танцевать. Повесели дядю.