Мы из ЧК
Шрифт:
«А все этот… Севастьянов виноват», — решил про себя Порфирьев.
Когда чекисты пришли в дом Севастьянова, хозяин побледнел, но быстро оправился от испуга. Уже на первом допросе в ЧК он заявил: «Не трудитесь, господин чекист. Я не из тех, кто предает своих. Для вас лично намыленная веревка и фонарный столб уже приготовлены. Захватив меня, вы лишь на время отсрочили собственную казнь. Но я надеюсь увидеть, как из-под ваших ног выбьют табуретку…»
«Интересно, — думал Порфирьев. — На что Севастьянов намекал? Неужели арестована только незначительная часть заговорщиков?»
Из задумчивости его вывел шорох чьих-то
— А я ведь к тебе, Спиридонович, — едва отдышавшись, проговорила Лукинична. — С оказией!
Старуха достала из-за пазухи сложенный конвертом платочек и, бормоча что-то себе под нос, развернула его, подала Порфирьеву два листа бумаги.
— Ночью прибегла та голубушка. Тревожная такая. Я уж успокаивала, успокаивала ее, а она все никак с дрожью не могла совладать. Потом дала один листочек, а на другом штось написала. Беспременно, говорит, бабуся, до утра надобно отдать. А ты, соколик, все никак не шел. Вот я и собралась.
Порфирьев поблагодарил хозяйку и, развернув первый лист, стал читать. Порецкая сообщала, что арест головки заговорщиков переполошил остальных. Об этом рассказал младший Севастьянов, когда прибежал спасаться к ней в больницу. Потом сюда же пришел какой-то военный, Севастьянов рассказал ему о провале организации. Военный разозлился, стал кричать, сказал, что дело осложняется, так как мятежники, наступающие на город, рассчитывали на серьезную помощь изнутри, на то, что офицеры организации возглавят полки и батальоны. Потом немного успокоился и спросил есть ли люди, с помощью которых можно освободить арестованных. Севастьянов ответил утвердительно. Военный потребовал несколько листов бумаги и стал быстро писать. Решив поправить фитиль в лампе, Порецкая подошла к столу и незаметно прочитала написанное. Когда Севастьянов и военный ушли, она взяла чистый лист и по памяти восстановила текст письма. Первые же строки сняли с души Порфирьева неясное предчувствие тревоги. Теперь он знал, откуда грозила опасность.
«Наш верный человек сообщает, — писала Порецкая, — в городе с минуты на минуту ожидается переворот. Тюрьма подготовлена к освобождению, стража на стороне заключенных…»
— Ну, Лукинична, спасибо тебе от Советской власти и от меня лично, — сказал Порфирьев и осторожно пожал старушке руку. — Извини, Лукинична, что не могу тебе сейчас подводу дать домой доехать. Ты уж как-нибудь сама поторопись. Скоро здесь стрелять начнут.
И как бы в подтверждение этих слов, невдалеке гулко захлопали винтовочные выстрелы, скороговоркой простучала пулеметная очередь.
— Вагаев, Шаповалов, Поплевко, Григорьевский, срочно ко мне, — крикнул Порфирьев и, когда те подошли, распределил обязанности. — Шаповалов, быстро в штаб оперативной пятерки. Предупреди Виктора Ивановича, что эвакуируемся на вокзал. Ты, Вагаев, бери охрану и обеспечь доставку из тюрьмы арестованных, которые за нами числятся. Отправим их в Омск. Поплевко, бери в милиции коня и на вокзал, в транспортную ЧК. Найди там Глазкова, пусть готовит вагон для арестованных и обязательно позвонит в Омск. Григорьевский! Все оружие, документы грузи немедленно и отправляйся. Шифры, секретную переписку сжечь. Для охраны возьми шесть
На почте никого не было. Вместе со сторожем Порфирьев стал разбирать аппарат голыми руками. Часа через полтора его удалось снять с места, а потом с трудом дотащить до дверей. Повозки на месте не оказалось: кучер, заслышав пулеметные очереди, стегнул кнутом рослого коренника и укатил в неизвестном направлении.
Пока Порфирьев раздумывал, что делать дальше, мимо, по улице, проскакали верховые.
— Казаки! — ахнул сторож и перекрестился.
— Ты чего, дед, крестишься? От радости или со страха? — настороженно спросил Порфирьев.
— Разве скотина, когда ждет от хозяина плетей, радуется? — ответил сторож и вновь перекрестился.
В этот момент к зданию почты в сопровождении двух верховых подкатила пролетка. На козлах сидел бородач в черном полушубке и серой папахе. Молодой человек, спрыгнувший с пролетки, что-то сказал верховым, и те рысью двинулись вдоль улицы, поглядывая на номера домов Мужчина поправил широкий ремень, перехватывавший в талии офицерскую шинель, и направился к зданию почты.
— Бог ты мой! — отпрянул сторож от щели в ставнях. — Ведь это же сам Виктор Ляксандрыч.
— Кто такой? — негромко спросил Порфирьев.
— Сынок уездного начальника Соловьева. Батюшка-то их крутого нраву был. Да и этот недалече от него ушел.
— Вот что, дед. Я его сейчас в чувство приведу, а ты зови кучера и вместе с ним тащи аппарат на повозку. Я с этим Ляксандрычем опосля подойду…
Соловьев не ожидал такого резкого поворота в своей судьбе. Полчаса назад к нему на квартиру приехал младший Севастьянов и от имени руководства организации приказал отправиться на почту, подготовить телеграфное сообщение о взятии города войсками «Народной армии». «И зачем я отпустил охрану?» — ругал сейчас себя Соловьев, каждой клеточкой кожи ощущая на своей спине холодный ствол нагана, который держал в руке Иван Спиридонович.
Сторож и кучер пролетки погрузили тяжелый телеграфный аппарат «ЮЗ». Сев в пролетку рядом с Соловьевым, Иван Спиридонович послал кучера на почту за мешком с корреспонденцией и, когда тот скрылся в дверях, схватил вожжи и с места пустил лошадей вскачь. По пути к станции за ними увязалась погоня. Но после того, как Порфирьев бросил гранату и троих преследователей взрывом выбросило из седел, погоня отстала.
ОБОРОНА ВОКЗАЛА
Руководство обороной железнодорожной станции взял на себя Барлебен, так как после известия о гибели коммунистического отряда Омельянович совсем растерялся. Из ЧК привезли оружие и боеприпасы. Рабочие железнодорожники подходили к подводе, на которой вперемежку лежали винтовки, берданы, японские карабины и, взяв в руки оружие, шли к снежному валику, за которым укрылась редкая цепь чекистов и красноармейцев. Вагаев, вспомнив о своих обязанностях коменданта ЧК, подошел к подводе со словами: «Оружие только для коммунистов. Вам, товарищи, незачем подставлять под кулацкие пули свои головы». Но его одернул седоусый машинист. Открыв затвор винтовки, он деловито осмотрел казенную часть, вставил в нее обойму с патронами и сказал: «Бандиты не будут спрашивать, кто из нас партийный, а кто нет. Ты, начальник, тоже не спрашивай. Опосля разберемся, что к чему».