Мы из спецназа. Лагерь
Шрифт:
– Но за что?!
– Не за что, а для чего, - назидательно произнес Дуст.
– Ты что, в первый раз слышишь, как такие дела делаются?…
– Они не могут их убить!
– просипел Игнат.
– Да-а?… А помнишь, как Гусак Макса замочил? Мы тогда вместе следы подтирали, думали - никто и ничего, а что получилось? Любаша потом рассказывала, что Папа и это запомнил. Даже вроде как фотографии какие-то имеет. И, хрен, его теперь Гусак продаст кому-нибудь! Вот и с иностранцем то же самое сотворят. Чтобы до конца жизни потом гробовые платил.
– Да ты гонишь,
– паренек жалобно оглянулся на Шварца.
– Он же врет, правда?
– Кривда!
– Шварц разжал руки, отпуская Игната.
– Ты, братан, прямо, как с крыши свалился. Видел же, как Коста харю Гусаку чистил? Спрашивается, за что? А за то, что Гусак на Таньку член поднял. Значит, в натуре, для иностранца берегут.
– Но нас же Капитан отмазал! Перед Папой!
– Игнат в исступлении ухватил Шварца за грудки, бешено встряхнул.
– Не лепи горбатого!
– Шварц толчком отпихнул паренька, заставив шлепнуться на кровать. Тебя он отмазал, верно, а насчет Таньки с Лизкой базара не было.
– Но зачем же мочить?
– пролепетал Игнат. Кажется, к нему возвращался нервный тик, и вслед за глазом мало-помалу начинала подергиваться щека.
– Мочить-то зачем?
– А на фига тогда студия нужна? Ее содержать, в натуре, нужно! Глянец поддерживать. Это ж бизнес. Самый обычный бизнес.
– Дуст прав.
– Подтвердил Шварц.
– Они не первый раз такое проделывают. Помнишь Колю Рыжего? Он ведь тоже в Думе одно время сидел. Папа у него землю просил в бессрочную аренду, так он в отказ пошел. Даже сам, падла, давить пытался. Вот в прошлом году ему и сделали подарочек. Любаша нимфетку подсунула, - он и запал. А когда утром проснулся, чуть кони не двинул. Вас-то тогда угнали из лагеря, а мы с Гусаком резиденцию отмывали.
– Зачем отмывали?
– севшим голосом спросил Игнат.
– А затем, что кровью все было заляпано. Нимфетку-то прирезали. И Рыжего кровушкой помазали. Наверное, и на камеру все засняли. Короче, Рыжий с тех пор послушнее песика. Только что сапоги Папа не лижет…
– Ты давай не трепись, ботало!
– одернул его Дуст.
– А чего? Все ведь уже знают…
– Все да не все… - покосившись на Игната, Дуст угрожающе пообещал: - Учти, если где стукнешь про это, Коста голову открутит.
– Да ладно тебе! Он же не вольтанутый, чтобы языком трепать.
– Шварц покровительственно похлопал Игната по плечу.
– Бешеный - это да, но мозги имеет. Почему и Капитан за него слово сказал.
– Ну, Капитан нам не указ - тоже конь темный.
– Дуст криво улыбнулся.
– Это Любаша на него глаз положила, потому и мазу за него держит.
– Любаша там или не Любаша, а Папа твердо сказал: Сильвера нет, и Капитан теперь за него… - Шварц хлопнул Игната по спине.
– Ну, что, Натовец, может, дерябнем по маленькой? У меня в тумбочке пузырь початый.
– Не хочу, - Игнат очумело помотал головой. Он все еще не мог переварить услышанное.
– Значит… Значит, Таньку они тоже собираются мочкануть?
– А это тебе, барашек, знать не обязательно! Меньше знаешь, дольше дышишь.
– Да и что тебе
– Дуст присвистнул.
– Нам главное - Папы с Костой держаться.
– Это он правду говорит, - Шварц кивнул.
– Я слышал, в городе передел начинается. Новые-то ментов забодали, - совсем уже не делятся. Опять же с черными дружить начинают. Ну, а ментам это не в кайф. Короче, большая политика начинается.
– Причем здесь политика?
– Игнат схватился за виски, с силой стиснул голову. Слова приятелей не желали оседать в мозгу. Он ровным счетом ничего не понимал.
– Как это причем? Ты думаешь, менты нас мочат, а мы их? А вот хрена! Им тоже, в натуре, стабильность нужна. Вот Папу и зовут обратно. Типа, арбитром. Может, даже на место смотрящего поставят.
– Точно!
– Шварц с важным видом кивнул.
– А уж тогда мы все поднимемся. Папа своих никогда не кидал. И тебя, дурака, заценит. Если, конечно, не будешь психовать…
Снова присев на кровать, Дуст снял с гвоздя свою царапанную, украшенную синим бантом гитару и, ударив грязными пальцами по струнам, гнусаво затянул:
Сегодня день рождения
У Семы фармазона,
Такое уж везенье -
Полжизни съела зона!
Эх, выпьем чифирочку
И вспомним ту девчушку,
Что жаркой летней ночкой
Тебя взяла на мушку.
Свиданье отменили,
На Сему кум серчает,
Нам счастья не дождаться,
Всё только обещают.
Полночи прогудели,
Под ругань вертухаев,
Лишь утром присмирели
Построились без хая.
И вышло так, что Семы
Уж не было в бараке,
Он в ночь ушел, и все мы
Поджались перед дракой.
Болели мы за Сему
Телами и душою,
Мела в степи поземка,
Как дворник с перепою.
Собаки след не взяли,
И не было им фарта,
Семена не догнали,
Такая вышла карта.
И больше не слыхали
Мы ничего о Семе,
Но знали: этот парень -
Он - ветром унесенный!…
Слова Дуста сработали не хуже детонатора. Разом вспомнилось все - и безумные глаза Татьяны, и ее слова насчет «занесенных ветром». Точно выпущенный из пращи камень, Игнат метнулся к Дусту. Ударом ноги выбил из рук гитару, кулаком мазнул по носу. Разумеется, на него накинулись сразу с двух сторон. И хотя силы были неравные, разъяренный Игнат никак не давал себя скрутить, молотя руками и ногами, не позволяя к себе даже подступиться.
– Козлы!
– орал он.
– Предатели! Только и умеете лапшу на уши вешать!
– Да кто тебе вешает-то, кто?!
– Шварц левой рукой отвлекал внимание паренька, примеряясь для решающего броска. Бить кулаком он опасался, - знал, что мог и убить.
– Да вы же и вешаете! Суки подлые! В кореша лезете, а сами Таньку мочить хотите! Да я сам вас первый замочу!…
Шварц наконец-то улучил момент, метнулся вперед, ударом плеча опрокинул подростка на кровать, заломил ему руки за спину. Подскочивший сбоку Дуст помог связать жертве руки, несколько раз с силой молотнул по ребрам.