Мы из спецназа. Поединок
Шрифт:
До тех пор пока он уничтожал криминальных авторитетов, власти проявляли вполне объяснимую терпимость, даже благодушие.
Но правила игры есть правила игры, и, пролив сегодня кровь спецназовца, он автоматически превратился в смертельного врага. Во многих законопослушных странах существует негласная договоренность среди правоохранительных структур: того, кто поднимает руку на полицейского, живым стараются не брать.
Глянув под ноги, Дмитрий покачал головой. Повсюду на ступенях виднелись алые пятна. Очевидно, что крови он потерял много. Наверху отчетливо щелкнул замок, скрипнула дверь, и почти сразу же раздался приглушенный женский
Харитонов одолел последний пролет и приблизился к двери, из-за которой по-прежнему доносился женский плач. Дверь была незаперта, видимо, про нее просто забыли в этих обстоятельствах. Он толкнул ее и вошел в прихожую. Осмотрелся вокруг, увидел свое отражение в настенном зеркале, постоял какое-то время, прислушиваясь, а затем прошел в комнату.
Женщина с черными распущенными волосами стояла на коленях возле дивана. Лицом она уткнулась в плечо лежащего мужчины и горько плакала. Набухшая от крови простыня прикрывала рану на животе. Наверное, подруга Шамана пыталась как-то остановить кровотечение, но оно было слишком сильным, и ничего не получилось. От помощи врачей Шаман, скорее всего, наотрез отказался.
Дмитрий подошел поближе и, поймав взгляд серых бесстрастных глаз, кивнул:
– Здравствуй, Шаман.
Посиневшие губы раненого дрогнули, на смертельно бледном лице появилось подобие слабой улыбки.
– Здравствуй, Харитонов.
– Ты знаешь меня?
– А я всех вас знаю. Шмель в свое время познакомил. Заочно.
– Вот даже как?
И снова Шаман едва заметно улыбнулся:
– Я тебе больше скажу. Если бы не случай, я бы тебя грохнул. Выпадал такой шанс. Еще там, на озере. Да Шмель не позволил. Сентиментальный он был. С причудами. Его слово меня и потом держало. Потому ты и жив до сих пор.
– Кстати, куда он тогда исчез?
– Туда же, куда мы все исчезнем. Сердце… В лесу его и похоронил…
– Вот, значит, как!
Женщина вдруг подняла заплаканные глаза, в которых отразилась неожиданная ярость:
– Не смейте его трогать! Уходите отсюда! Слышите!
– Угомонись, Надюха, - слабо проговорил Шаман.
– Он в меня не стрелял.
– А кто стрелял? Кто?!
– Женщина была на грани истерики.
– Теперь это не имеет никакого значения.
– Шаман судорожно сглотнул.
– Выйди на кухню. Нам поговорить надо.
С безоговорочным послушанием Надежда поднялась с колен и, бросив на Харитонова неприязненный взгляд, покинула комнату. Впрочем, Харитонов не сомневался, что она будет стоять за дверью и постарается не пропустить ни одного слова.
– Куда попали? В живот?
– зачем-то спросил он.
– В него, проклятый. И здорово, кажется, зацепило.
– Может, все-таки вызвать «скорую»?
– Не надо, начальник. Сам знаешь, сколько мне жизни осталось. Даже если сейчас спасут лепилы, все равно потом пришьют другие. Как только узнают, кого именно повязали, сразу и пришьют. Обиженных много, так что шансов никаких.
– Алябьев, Рапа, Гоглидзе - твоя работа?
– Моя, начальник. И Мусу с его дядей
– Посиневшие губы вновь растянулись в слабой улыбке.
– Но думаю, за этих козлов твои кореша на меня не в обиде.
– Они в обиде за того, кого ты сегодня задел на чердаке, за Лену, которую ты похитил.
– На чердаке?… Да я сам не знал, в кого там шмалял. Мы ведь за камнями шли, а там эти сидели… Вот и началось.
– За камнями? Какими камнями?
– Брось, Харитонов. Не ломай дурочку. Все ты прекрасно понимаешь. А баба ваша сейчас в саду, в домике сторожа.
– Точно?
– Зачем же мне тебе теперь врать?
– Что с ней?
– В порядке девка, не волнуйся. Там ее козлик один стережет. Отдаю его тебе на прощанье.
Дмитрий облегченно вздохнул. Слава Богу, с Леной ничего не случилось. А ведь могло… Всю жизнь бы тогда мучился, никогда бы себе этого не простил.
– А козлика не жалко?
– Чего его жалеть. Мне он уже без надобности. И потом, люди, Харитонов, это мусор. Грязный, вонючий мусор… - Лицо Шамана исказила гримаса боли, и некоторое время он лежал, закрыв глаза. Так он и спросил: - Ты мне другое скажи, начальник. Где все-таки камушки? Я про изумруды толкую. Те, что из озера достали.
– А Елена тебе разве не объяснила? Вы ведь для того ее и схватили.
– Ваша Елена про больницы с протезами толковала. Только я не дурак, начальник, чтобы верить в такую туфту.
– А вот и выходит, что дурак. Потому что от камушков мы действительно избавились. Зачем же нам на деньгах сидеть. Деньги, Шаман, приятно тратить, вот мы и делали это с удовольствием. Детям, инвалидам помогали.
– Гонишь, начальник. Не верю.
– Твое право. За то и умираешь, что людям не веришь.
– Дмитрий развернулся и, не прощаясь, пошел к выходу, но в дверях неожиданно остановился и спросил: - Скажи, Шаман, зачем ты всю эту гопоту мочил? Хочу все-таки разобраться. Неужели чтобы стать вторым Шмелем?
– Вторым?
– Шаман усмехнулся.
– Не вторым, Харитонов, первым.
– А зачем?
– Тебе этого не понять. Ты под законом ходишь, а я над.
– Над законом?
– Дмитрий помолчал.
– Что ж, спасибо, что сказал про Елену. Прощай, Шаман.
– Лумарь…
– Что?
– Меня зовут Лумарь. А Шаман - это для лохов…
Силы его таяли на глазах. Голоса почти не было слышно. Он что-то тихо шептал. Не обращая внимания на Харитонова, черноволосая Надежда бросилась к Лумарю. Дмитрий вышел из квартиры и, не закрывая за собой дверь, начал медленно спускаться по лестнице.
Козлика в саду он вырубил сразу. Затем выбил старую дверь в сарай и обнаружил заплаканную Елену, свернувшуюся калачиком на старенькой кушетке. Она явно ни на минуту не сомкнула глаз этой ночью.
– Подъем, девица красная! Утро пришло, а вместе с ним и я, твое красное солнышко.
Девушка взглянула на него покрасневшими глазами и радостно улыбнулась:
– Димочка, ты!
– А то кто же. Все тебя забыли, бросили, и только я один вспомнил. Пришел вот и освободил. Причем по дороге рисковал своей жизнью, подвергался смертельной опасности, в меня стреляли десятка два твоих похитителей, пришлось их всех положить.
– Дмитрий протянул к девушке руки.
– Ну вставай, Елена Прекрасная! Тебе даруется свобода.