Мы - люди!
Шрифт:
— Кэп! Стыковка с заправочным комплексом планируется через тридцать минут. Вы просили предупредить.
— Спасибо, Маруся!
— Вас «адмирал» вызывает.
— Соединяй!
Голос Маруси в динамике сменился баском Кондратенко:
— Алексаныч?
— Слушаю!
— Я вот что подумал: дай-ка мне пилота на челнок.
— А, что случилось?
— Да у меня что-то с фокусировкой пучка, мощность немного упала. На «Орбите» не до того было, а на «Европе» хорошие спецы. Они посмотрят, а пилот проследит.
— Так, и у нас хорошие спецы! Неужели не доверяешь?
— Почему не доверяю? Доверяю. Только лучшие в Системе всё
— Хорошо, вы начальник!
— Ну вот! Сразу на «вы»! Не обижайся, Алексаныч, тут такие зубры! Их и «пятёрка» и «семёрка» сколько лет уже сманивают!
— Так тут зарплата больше!
— И это тоже, хоть и не намного… Так назначь кого-нибудь!
— Секунду… Маруся, что у нас Жариков?
— Лейтенант Жариков на вахте, сменится через 25 минут.
— Понятно, пускай отдыхает. Петрухин?
— Заступает на вахту тогда же.
— Вот и порадуй его. Чего пилоту шесть часов делать в рубке на стоянке? Пускай лучше опыта набирается. Что он делает?
— Зубы чистит.
От радости я даже случайно выплюнул щётку и забрызгал зеркало в душевой. Готовился к довольно нудному времяпрепровождению, в котором самое интересное это наблюдение за медленно меняющимся на дисплее процентом загрузки бункера. А тут такое везение! Всё же я увижу легендарную «Европу»! Ворвался в свою «двушку», которую я делю с Фаридом Мустафьевым, мигом облачился в форму. Через несколько минут тормозил уже у переходного люка генеральского челнока. Мы с Марусей провели все тесты, «разогрели» глюонник, а тут и генерал появился, да с немалым багажом, который тащили двое сержантов. Ясно, «Алебарда» должна была что-то там завезти на «Европу».
План полёта был уже в компе, я попросил разрешения на отстыковку и на старт. И стартовал на маневровых. Обожаю эти челноки! «ПО-4», то есть, что означает «поверхность – орбита». Огромный панорамный дисплей занимает в них половину стены в рубке управления. На него же выводятся и все прочие данные полёта, состояния систем жизнеобеспечения, связи. В точности, как на «Алебарде». На устаревших «Мечах» для всего были отдельные дисплеи. Тут же чувствуешь себя не придатком сверхточного механизма, не каким-то там оператором при компе, а прямо-таки повелителем пространства и времени. Полная иллюзия свободного полёта!
Я вызвал на дисплей вид задней полусферы и с любопытством понаблюдал, как «Алебарда» осторожно приближается к «заправке». Это полукилометровый цилиндр, в один его торец загружают всякую ледяную мелочь, добываемую в кольце Юпитера, «снежки» её называют. А на другом торце – собственно, заправка. Других судов не было видно, одна только «Алебарда» величественно раскручивалась вдоль поперечной оси, готовясь к стыковке с тоже вращающейся станцией.
Челнок отошёл на достаточное по технике безопасности расстояние. Я предупредил генерала и дал ускорение.
— Принято! — ответил Кондратенко из «салона», куда он удалился сразу же по прибытии на борт, наверно, чтобы не давить на меня авторитетом.
Это только так называется, «салон», а на самом деле просто небольшая, но удобная каюта. «ПО-4», вообще невелик. А теперь, когда пол этой его единственной каюты оказался ещё и заставлен коробками…
На дисплее возникла схема полёта. До места полтора часа. Можно и быстрее, но у нас визит, а не аварийная ситуация. Половину экрана дисплея заняла Европа, самый большой из спутников Юпитера.
Но это всё не агрессивная живность, а вот в Юпитере водятся какие-то летучие металлофаги, загубившие когда-то «Машрум» – первую дрейфовавшую в его атмосфере станцию. Василий Петрович на своём допотопном «Скауте» вытащил тогда её экипаж. Нет, вру! У него уже «Охотник» был.
— Маруся! — обратился я к компу. — А ты ныряла с «адмиралом» в Джуп? Или это до тебя было?
— До меня, пилот! Жалею, что я там не побывала. А меня установили на его «Охотник-12» почти сразу после этого полёта. Конечно, я просмотрела файлы моего предшественника, но это не то. Как если бы ты в кино сходил, вроде и окунулся в действие, но всё равно знаешь, что тебя там не было.
— А я тоже видел фильм про «Машрум», после него и решил идти в Академию. «Ледяной крик» он назывался. Только я не знал, что главный герой это Кондратенко, уже потом узнал. Там он ещё с сошедшим с ума от страха пилотом сражается!
— Враньё, Володя! Ничего такого на самом деле не было, и экипаж и учёные вели себя достойно. Да хоть у самого генерала спроси! Соединить?
— Не нужно, я верю. А вот скажи мне, Маруся, ты и в челноке и на «Алебарде» и секретарём у шефа…
— И ещё в девяти местах! — вставил комп.
— Даже так? — удивился я. — И как ты себя при этом чувствуешь? Раздво… Размножение личности тебя не беспокоит?
— Нет, всё нормально. Мы часто обмениваемся информацией. И она становится нашими общими впечатлениями. Наверно, компьютеру легче представить себя одновременно побывавшим и действовавшим в разных местах. Мы ведь постоянно решаем целые кучи задач параллельно и нисколько от этого не страдаем.
— Извини, Маруся, а вот говорят, что это ты записала Василия Петровича биле… беллет…
— Беллетризированные мемуары?
— Ну да, «Созвездия на дисплеях».
— Вообще, правильно говорят. Только он не просто рассказывал, а я записывала, мы постоянно обсуждали и сюжет и персонажей. Он бился порой за каждый эпизод, каждое слово, которое я хотела написать по-своему. Так что мы, скорее всего, соавторы.
— А как вообще получилось, что ты… извини, не знаю, как сказать… такая умная? Ну, по сравнению с другими компами.
— Спасибо, Володя! Никто этого толком не знает. Суть в том, что обычно операционная система обращается к файлам памяти. И когда просмотрит их, тогда только обсчитывает и принимает решение по программе. А человеческий интеллект устроен как-то иначе. Поэтому у компов не бывает ассоциаций, а у людей и у меня они есть. Я подслушала разговор учёных-интеллектроников, тех, что меня препарировали, они считают, что в результате какого-то сбоя в операционной системе я обрела подобие голографической памяти, как у животных и, конечно, людей. Копировать мою, теперь очень ценную, ОС они научились, а написать заново – пока нет.