Мы — на острове Сальткрока
Шрифт:
Он молча стоял, глядя с грустью на дачу, которую снял для себя и своих детей.
— Ты чего ждешь? — спросила я. — Дом ведь другим не станет.
Папа собрался с духом, и мы переступили порог".
СТОЛЯРОВА УСАДЬБА
Никто в семье не забудет первого вечера в столяровой усадьбе.
— Разбуди меня ночью и спроси; — говорил потом Мелькер, — и я расскажу все как было. Затхлый воздух в доме, ледяные простыни, хмурая, озабоченная Малин с морщинкой на лбу, которую, как ей кажется, я никогда не замечаю. И в душе у меня растет беспокойство
— А еще ты растоплял плиту, — напомнила Малин, помнишь?
Но этого Мелькер не помнил. Так он сказал.
Неважный вид у плиты. Что-то не похоже, чтобы на ней можно было готовить, сказала Малин, опустив узлы на пол в кухне.
Первое, что она заметила, войдя в кухню, была плита. Она вся проржавела, — видно, в последний раз ее топили в конце прошлого века. По Мелькер не отчаивался.
Да эдакие вот старинные плиты — просто чудо. Нужна лишь сноровка, я это мигом улажу. Но прежде познакомимся с дачей.
Прошлый век чувствовался в усадьбе повсюду, хотя уже не в лучшем своем виде. За многие годы усадьбе крепко досталось от неосторожных дачников, а ведь когда-то это было налаженное и зажиточное хозяйство столяра. Но даже в своем запустении дом сохранял какой-то удивительный уют, который все сразу почувствовали.
— Вот заживем в этой развалюхе, — заверил Пелле. Обняв мимоходом сестру, он бросился за Юханом и Никласом. Они решили облазить весь дом до самого чердака.
— Столярова усадьба… — произнесла в раздумье Малин. — А что за столяр тут жил, не знаешь, папа?
— Веселый такой молодой столяр. Женился он в тысяча девятьсот восьмом году и с молодой хорошенькой женой переехал сюда. По ее вкусу он и смастерил шкаф, стол, стулья, диван и целовал ее так, что в комнатах только звон стоял от поцелуев, а однажды сказал: «Пусть наш дом называется столяровой усадьбой…»
Малин не сводила глаз с отца.
— Ты это в самом деле знаешь или привираешь? Мелькер смущенно улыбнулся.
— Гм, конечно, кое-что привираю. Но было бы куда приятнее, если бы ты сказала «сочиняешь».
— Ладно, пусть будет «сочиняешь», — согласилась Малин. — Что там ни говори, а здесь кто-то жил давным-давно, радовался этой вот мебели, сметал с нее пыль, полировал и наводил чистоту каждую неделю по пятницам. Кстати, кто сейчас хозяин дома?
Мелькер попытался вспомнить.
— Не то фру Шёберг, не то фру Шёблум или что-то в этом роде. Женщина в годах.
— Может, она и есть жена твоего столяра? — смеясь, спросила Малин.
— Не знаю, теперь она живет в Нортелье, — ответил Мелькер. — А один делец, по имени Матсон, сдает за нее усадьбу на лето, притом, как правило, доморощенным разбойникам с выводками маленьких несносных детишек, которые цапают и портят все, что попадает под руку.
Он оглядел комнату, которая при жизни столяра служила, вероятно, гостиной. И
— Здесь, — сказал он, — вот здесь и будет наша общая комната, — и любовно похлопал побеленный очаг. — Вечерами мы будем сидеть сидеть возле очага, смотреть на горящие поленья и слушать шум моря.
— А в ушах будет свистеть ветер, — добавила Малин, указав на разбитое окно.
У Малин по-прежнему не расходилась морщинка озабоченности на лбу, но Мелькер, уже искренне полюбивший усадьбу, не собирался горевать из-за такого пустяка, как разбитое окно.
— Будь спокойна, девочка. Твой умелый отец вставит завтра новое стекло. Будь совершенно спокойна.
Но Малин как раз не могла быть совершенно спокойна, так как она знала Мелькера и думала о нем сейчас со смешанным чувством нежности и досады: «Он верит в то, что говорит, святая невинность. Он в самом деле в это верит. Потом между делом забывает о своем обещании. А если уж вставит новое стекло, то раскокает при этом три других. Нужно спросить Ниссе, не найдется ли здесь кто-нибудь, чтобы мне помочь».
Вслух же она сказала:
— Ну, а теперь пора засучить рукава. Ты, папа, кажется, собирался растопить плиту?
Мелькер потирал руки в предвкушении новой деятельности.
— Еще бы! Такое дело не доверишь женщинам и детям.
— Ну и отлично, — сказала Малин. — А женщины и дети пойдут искать колодец. Он, надеюсь, где-нибудь да есть.
Она слышала шаги мальчиков на чердаке и окликнула их.
— Эй, братишки! Пошли за водой!
Дождь прекратился. По крайней мере в ту минуту он не шел. Вечернее солнце, подбадриваемое пением дрозда в старом боярышнике, сделало несколько дерзких, но безуспешных попыток пробиться сквозь тучи. Дрозд, неустанно сыпавший свои трели, внезапно притих, увидев юных Мелькерсонов, шествовавших с ведерками по мокрой траве.
— Разве не здорово, что в усадьбе есть собственное вековое дерево? — спросила Малин, погладив мимоходом шероховатый ствол боярышника.
— А для чего оно, вековое дерево? — поинтересовался Пелле.
— Любоваться, — ответила Малин.
— И лазить на него, ты что, не знаешь? — добавил Юхан.
— С этого и начнем завтра утром, — заверил Никлас. — Как по-вашему, папа заплатил особо за то, что в усадьбе есть дерево, на которое можно лазить?
Шутка рассмешила Малин, а мальчики наперебой стали перечислять, за что на даче Мелькер должен был бы заплатить особо. Причал и старый ялик, привязанный к нему цепью, — раз. Красные сараи на берегу, с которыми надо познакомиться поближе, как только найдется время, — два. Чердак, который они уже облазили вдоль и поперек и где нашлось столько удивительных вещей, — три.
— И колодец, если в нем хорошая вода, — добавила Малин.
Но Юхан и Никлас не считали, что за это следует платить особо.
— А вот журавль был бы кстати, — заметил Юхан, вытаскивая из глубокого колодца ведро с водой.
— Ой, глядите, лягушонок в ведре, — завизжал от восторга Пелле. Малин жалобно вскрикнула, и Пелле удивленно посмотрел на неё
— Что с тобой? Ты не любить лягушаток?
— Люблю, но не в питьевой воде, — ответила Малин. Пелле так и подскочил.
Можно, я возьму его себе? Потом, обратившись к Юхану, сказал: