Мы не навсегда
Шрифт:
– Бери себя в руки, дочка. Мир не рухнул. Ты молодая, красивая и умная. А Паша дурак… Хоть и мой сын. Хочешь, на рыбалку поедем? Барсика с собой возьмем? Галя пирожков напечет. Ты отдохнешь, отвлечешься…
– Нет, пап. Работа меня спасает. Только она верна мне. А люди… Я больше никому не смогу поверить.
Мир обрушился на мои плечи страшной правдой. Придавил прежнюю Софью бетонной плитой из предательств и измен. Меня нет… И мой ненадежный стержень разбился, как стеклянный. Теперь надо строить новый… Плести его, как корзинку из уважения, заботы о себе, любви… Я ведь никогда
Пью сладкий чай, приготовленный Галиной Александровной, и вызываю такси.
– Сонечка, ты куда? Ночь на дворе, – свекровь взволнованно вздыхает и охает. – Ну… ничего не исправить уже. Пашеньки нет. Он и оправдаться не может…
– Я в квартиру, Галина Александровна. – Скоро вернусь.
«Сейчас выберем обои и я приеду. Отвезу ее домой», – всплывают в памяти слова Павла. Боюсь представить, как он говорил обо мне с «Викушей». Наверняка придумывал мне грехи или пороки, а, может, болезни.
Поднимаюсь в квартиру, включаю свет, вдохнув запахи пыли и стройматериалов. С наслаждением сдираю обои в прихожей – единственные, что мы выбирали с ним вместе. Режу их острым краем шпателя и сдираю, сдираю… Бросаю клочки бумаги под ноги, топчу их, словно они виноваты во всех грехах. Ничего, я новые приклею. Завтра же пойду и выберу на свой вкус. И шторы поменяю, и посуду… Добро пожаловать в новую жизнь, Соня. Жизнь, полную любви к себе.
Глава 10.
Софья.
«Сонечка, никогда больше не крась ногти в такой цвет. Ты же не разгульная вертихвостка?», – в памяти всплывает воспоминание. Паша тогда раздраженно тряхнул газетой, мазнул взглядом по моим «вульгарным» ногтям и вернулся к чтению.
– Ау, Софья, вы меня слышите? Каким цветом покрывать будем? – из задумчивости меня вырывает голос маникюрши Алиночки. У меня выдалось свободное утро, и я решила потратить его с пользой.
– Светлым каким-то… – бубню под нос. – Хотя нет… Красным давайте. Перламутровый есть?
А что? У меня красивые длинные пальцы. И ногти симпатичные, хоть и подстрижены «под ноль».
Алиночка охотно выполняет мою просьбу, закрепляя эффект массажем и маской от преждевременного старения кожи. Торопливо выхожу из салона красоты и шагаю к автобусной остановке. Моя подруга Алёна утверждает, что лучшее лекарство от депрессии – маникюр. Или макияж, прическа, новое платье… Список можно продолжать бесконечно. А еще новый роман… Пожалуй, с последним я повременю. Прыгаю в переполненный троллейбус и еду на любимую работу. Толик Арзамасов меня уже хватился. Звонил, волновался, где там «наша Сонечка пропадает». А что я? Взамен незапланированного ночного дежурства мне разрешили приехать к обеду. Вспархиваю по ступенькам больничного крыльца, поднимаюсь в отделение. Еще бы мысли собрать в кучу и сосредоточиться – больные-то не виноваты, что у меня разрушилась жизнь. Рассыпалась, как стеклянные шарики из аквариума.
– Софья Васильевна, осторожно. Не убейтесь. Я-то ладно, а вы нужны пациентам. – Широко улыбается он. Симпатичный до мурашек. В его глазах играют смешинки, губы расплываются в улыбке… Или это у меня перед глазами что-то мелькает от волнения?
– Барсов, вы почему не в палате? – хмурюсь я и пытаюсь убрать руку за спину.
– Очень красиво, между прочим. Вам идет красный цвет, он подчеркивает страстность вашей натуры, – многозначительно улыбается он. – А я так… Гуляю, воздухом дышу.
– Чего-чего? Много вы понимаете. – Фыркаю я. – Вас осматривали?
– Да… То есть нет. У меня жалобы, между прочим. Жду вас в палате. Приходите скорее и осмотрите мои раны прекрасными красными пальчиками.
Вот же жук! Похоже, я заливаюсь краской. Щеки пылают, как у девчонки, сердце гремит как наш старый сухожаровый шкаф.
– Подойду немного позже. Возвращайтесь в палату. – Бросаю я и почти пускаюсь наутек. Вот тебе, Сонька и роман… Ты краснеешь, бледнеешь, задыхаешься, а ведь Марк еще ничего такого не сделал… И не сделает, потому что я не позволю… Правильно я про него подумала – он изменщик и ходок. А бедная Лена страдает.
– Всем привет, что у нас сегодня? – здороваюсь с коллегами, склонившимися над историями болезней. Раздеваюсь за ширмой и облачаюсь в чистую светло-голубую пижаму.
– Сонька, ты маникюр сделала? Никогда раньше не видела тебя с красными ногтями! Новый мужчина? – спрашивает Марина Артемовна, не отрываясь от истории болезни. И как только заметила? Марина похожа на Деми Мур из фильма «Привидение» – темные крашеные волосы, короткая стрижка, умный карий взгляд. Она очень помогла мне после смерти Павлика… Терпеливо выполняла роль «жилетки», ассистировала на операциях, боясь, что я не справлюсь…
– Быстро же ты, Сонечка, – шипит как змея ординатор Ольга Юрьевна. У нас с ней взаимная неприязнь. Подозреваю, что дело в симпатии ко мне Арзамасова.
– Цыц! Ничего не быстро. Нормально все, Сонька, так и надо. Садись, давай кофе попьем. – Марина жестом указывает на стул. Отрывается от созерцания карт и энергично трясет головой. Есть у нее такая привычка. – У нас на удивление спокойно. Экстренных нет, плановых прооперировали. Толя молодец всех вылечил. Рассказывай, что нового? Или… Может, пойдем, покурим?
– Не хочу, Марин. Я бросаю. Пойду послеоперационного пациента осмотрю, у него жалобы. А потом кофе попьём. – Ищу на столе карту Барсова, просматриваю анализы. Все нормально у него… Не понимаю, чем тогда вызваны жалобы? Похоже, это просто капризы.
– Беги, Сонечка. Сегодня, кстати, следователь приходил по поводу Борисенко. Его объявили в розыск. – Протягивает Марина. – Пропал без вести. Жил Борька один, не дружил ни с кем… Вот такие пироги.
– Понятно. – Отвечаю я, провалившись в воспоминания. «Он знал о Виктории, он знал о Пашиных делах. Они повязаны. Все это – звенья одной цепи. Аварию Павла подстроили, от Борисенко тоже избавились. Они мешали…», – шепчет интуиция.