Мы не твои

Блио Элен

— Ты опять этими духами пользуешься? Я же сказал, что они воняют как средство для мытья посуды?

— А мне нравятся.

— А мне нет. Ты сама говорила, что стараешься ничем не пахнуть, чтобы пациентов не раздражать? Что ж мне-то так повезло?

— Вы не пациент.

— А кто?

— Капризный мажор. Вот кто. Закройте рот и не мешайте. А то я вас всего изрежу.

Хочу возразить, но…она берет и закрывает мне рот ладошкой? Серьезно?

И… почему это так приятно?

Зажмуриваю

больные глаза. Я не должен получать этот подарок, это удовольствие. Не должен.

Но отказаться от этого сейчас просто нет сил. И я терплю. Позволяю себе эту вольность. Терпеть не боль, а…радость.

От каждого прикосновения подушечек ее пальцев по всему телу растекаются волны тепла. И какого-то искрящегося блаженства. Словно пузырьки волшебной шипучки, которую я так любил в детстве.

Расслабляю губы, осторожно прикасаясь ими к той ладошке, которая закрывает мой рот. Целую. Слышу ее учащенное дыхание. Ласкаю, щекочу языком чуть грубоватую кожу ее ладони.

— Не отвлекай меня. Правда ведь порежу.

— Режь… — отвечаю чуть слышно. Она снова «ойкает», и я опять чувствую укол.

— Прости… больно?

— Больно. Поцелуешь? Пройдет…

— Поцеловать? Хм… — это ее легкое «хм» заставляет меня ухмыльнуться. — Это очень опасно, ты в курсе?

Опасно, да. Как раз это я очень хорошо понимаю. Опасно для одного маленького Воробушка!

— Интересно, почему?

— Потому что при поцелуе партнеры передают друг другу около восьмидесяти миллионов бактерий.

— Да? Как страшно. — ухмыляюсь, потому что на самом деле совсем не боюсь. — я бы обменялся сейчас микробами.

— Нет уж. Вдруг окажется, что у меня слюна ядовитая? Еще умрете от заражения крови.

— А если у меня? Если ты умрешь?

— Ну, я-то вам не предлагаю меня целовать?

— А ты предложи?

Что я делаю? Почему-то шум в ушах стоит. Кровь бежит по венам с какой-то дикой скоростью. Давно не чувствовал себя таким… живым.

Вот только… надо ли мне это?

Я же ведь сам, сознательно выключил себя из жизни? Я ведь сам решил, что буду нести эту ношу? Это моя судьба, та, которая предопределена мне? Если верить священным книгам, не я ее выбрал, правильно?

— Ты закончила?

— Еще чуть-чуть осталось, потерпи… те…

— Давай раз и навсегда закончим с этим. Ты обращаешься ко мне на «ты» и все.

— Нет. Извините. Я лучше буду на «вы». И все.

Воробушек вытирает мои щеки мягким, чуть влажным полотенцем.

— Надеюсь, ваша невеста будет довольна.

— Какая не?… — вот же, сам придумал и сам забыл.

Провожу по щеке пальцами. Выбрито гладко, а вот шрамы… Шрамы теперь во всей красе. Интересно, насколько они отвратительны?

Впрочем, какая мне разница? Плевать мне на внешность. Да и на гладкость щек

плевать.

Надежда подносит к моему лицу что-то, кожу щиплет.

— Ты что делаешь?

— Это не я. Антисептик.

— А, ясно, вместо поцелуя и миллиона бактерий?

— Восьмидесяти миллионов.

— Я предпочел бы бактерии…

Снова застаю ее врасплох, когда она наклоняется, прижимая ватку с очередной порцией антисептика.

Нравится мне эта игра. Пусть я слепой инвалид, прикованный к коляске, но руки у меня все еще сильные, и притянуть девчонку на колени труда не составляет. На этот раз мы оба сухие. По крайней мере одежда.

Воробушек «ойкает», дышит отрывисто, судорожно. Но… не вырывается.

Странно. Придумала что-то еще? Плеснет мне в лицо своим лекарством? Укусит?

— Надя, напоминаю, что я незрячий, и у меня пол тела не двигается.

— Это не дает вам права меня хватать. Я пожалуюсь Тамерлану.

— Жалуйся.

Правда, пусть нажалуется. Я тоже нажалуюсь. Может тогда меня избавят от этой пытки, постоянно ощущать присутствие этой малышки? Все время думать о… О ней. О ее аромате. О ее нежных пальцах. И губах…

— Не надо, Ильяс.

Молчи уже женщина! Не надо… Было бы не надо, не сидела бы у меня на коленях тихо, как мышка… и не дрожала бы так. И… и не пахла бы так остро.

Прижимаюсь к ее губам, очень надеясь, что она меня не укусит.

Чего я точно не ожидаю, что она будет так целовать в ответ…

А потом оттолкнет и убежит.

И пропадет куда-то…

Глава 10

— Где ты была?

Не думала, что он встретит меня так. Слышал же, что я вошла, и даже не повернулся!

Ладно, в этом весь Ильяс. Такой вот.

— И вам добрый день, Ильяс Александрович.

— В каком месте он добрый, скажи?

— В разных.

Для меня день на самом деле добрый. Я вернулась. Я снова тут. Я вижу его.

Такого колючего, ершистого. Он точно похож на волчонка. Сидит насупившись, взъерошенный, словно шерсть дыбом, и еще когда он злится, у него так смешно губа подрагивает, что виден клык.

Пытаюсь сдержать улыбку, мне кажется, он чувствует мои эмоции.

— Что?

— Что «что», Ильяс Александрович?

— Насмотрелась?

Если бы! Конечно нет…

— Если насмотрелась можешь идти. Не задерживаю.

— Я вам подарок привезла.

Молчит. Я тоже молчу. В комнате тихо-тихо. Я знаю, что Ильяс любит тишину, и терпеть не может тиканье часов.

— И что? Покажешь мне его? Ах да, я же слепой! На фига мне его показывать.

Злится. Странно, неужели что-то нехорошее произошло за то время пока меня не было? Я вроде не так долго отсутствовала?