Мы не твои
Шрифт:
— Ты опять этими духами пользуешься? Я же сказал, что они воняют как средство для мытья посуды?
— А мне нравятся.
— А мне нет. Ты сама говорила, что стараешься ничем не пахнуть, чтобы пациентов не раздражать? Что ж мне-то так повезло?
— Вы не пациент.
— А кто?
— Капризный мажор. Вот кто. Закройте рот и не мешайте. А то я вас всего изрежу.
Хочу возразить, но…она берет и закрывает мне рот ладошкой? Серьезно?
И… почему это так приятно?
Зажмуриваю
Но отказаться от этого сейчас просто нет сил. И я терплю. Позволяю себе эту вольность. Терпеть не боль, а…радость.
От каждого прикосновения подушечек ее пальцев по всему телу растекаются волны тепла. И какого-то искрящегося блаженства. Словно пузырьки волшебной шипучки, которую я так любил в детстве.
Расслабляю губы, осторожно прикасаясь ими к той ладошке, которая закрывает мой рот. Целую. Слышу ее учащенное дыхание. Ласкаю, щекочу языком чуть грубоватую кожу ее ладони.
— Не отвлекай меня. Правда ведь порежу.
— Режь… — отвечаю чуть слышно. Она снова «ойкает», и я опять чувствую укол.
— Прости… больно?
— Больно. Поцелуешь? Пройдет…
— Поцеловать? Хм… — это ее легкое «хм» заставляет меня ухмыльнуться. — Это очень опасно, ты в курсе?
Опасно, да. Как раз это я очень хорошо понимаю. Опасно для одного маленького Воробушка!
— Интересно, почему?
— Потому что при поцелуе партнеры передают друг другу около восьмидесяти миллионов бактерий.
— Да? Как страшно. — ухмыляюсь, потому что на самом деле совсем не боюсь. — я бы обменялся сейчас микробами.
— Нет уж. Вдруг окажется, что у меня слюна ядовитая? Еще умрете от заражения крови.
— А если у меня? Если ты умрешь?
— Ну, я-то вам не предлагаю меня целовать?
— А ты предложи?
Что я делаю? Почему-то шум в ушах стоит. Кровь бежит по венам с какой-то дикой скоростью. Давно не чувствовал себя таким… живым.
Вот только… надо ли мне это?
Я же ведь сам, сознательно выключил себя из жизни? Я ведь сам решил, что буду нести эту ношу? Это моя судьба, та, которая предопределена мне? Если верить священным книгам, не я ее выбрал, правильно?
— Ты закончила?
— Еще чуть-чуть осталось, потерпи… те…
— Давай раз и навсегда закончим с этим. Ты обращаешься ко мне на «ты» и все.
— Нет. Извините. Я лучше буду на «вы». И все.
Воробушек вытирает мои щеки мягким, чуть влажным полотенцем.
— Надеюсь, ваша невеста будет довольна.
— Какая не?… — вот же, сам придумал и сам забыл.
Провожу по щеке пальцами. Выбрито гладко, а вот шрамы… Шрамы теперь во всей красе. Интересно, насколько они отвратительны?
Впрочем, какая мне разница? Плевать мне на внешность. Да и на гладкость щек
Надежда подносит к моему лицу что-то, кожу щиплет.
— Ты что делаешь?
— Это не я. Антисептик.
— А, ясно, вместо поцелуя и миллиона бактерий?
— Восьмидесяти миллионов.
— Я предпочел бы бактерии…
Снова застаю ее врасплох, когда она наклоняется, прижимая ватку с очередной порцией антисептика.
Нравится мне эта игра. Пусть я слепой инвалид, прикованный к коляске, но руки у меня все еще сильные, и притянуть девчонку на колени труда не составляет. На этот раз мы оба сухие. По крайней мере одежда.
Воробушек «ойкает», дышит отрывисто, судорожно. Но… не вырывается.
Странно. Придумала что-то еще? Плеснет мне в лицо своим лекарством? Укусит?
— Надя, напоминаю, что я незрячий, и у меня пол тела не двигается.
— Это не дает вам права меня хватать. Я пожалуюсь Тамерлану.
— Жалуйся.
Правда, пусть нажалуется. Я тоже нажалуюсь. Может тогда меня избавят от этой пытки, постоянно ощущать присутствие этой малышки? Все время думать о… О ней. О ее аромате. О ее нежных пальцах. И губах…
— Не надо, Ильяс.
Молчи уже женщина! Не надо… Было бы не надо, не сидела бы у меня на коленях тихо, как мышка… и не дрожала бы так. И… и не пахла бы так остро.
Прижимаюсь к ее губам, очень надеясь, что она меня не укусит.
Чего я точно не ожидаю, что она будет так целовать в ответ…
А потом оттолкнет и убежит.
И пропадет куда-то…
Глава 10
— Где ты была?
Не думала, что он встретит меня так. Слышал же, что я вошла, и даже не повернулся!
Ладно, в этом весь Ильяс. Такой вот.
— И вам добрый день, Ильяс Александрович.
— В каком месте он добрый, скажи?
— В разных.
Для меня день на самом деле добрый. Я вернулась. Я снова тут. Я вижу его.
Такого колючего, ершистого. Он точно похож на волчонка. Сидит насупившись, взъерошенный, словно шерсть дыбом, и еще когда он злится, у него так смешно губа подрагивает, что виден клык.
Пытаюсь сдержать улыбку, мне кажется, он чувствует мои эмоции.
— Что?
— Что «что», Ильяс Александрович?
— Насмотрелась?
Если бы! Конечно нет…
— Если насмотрелась можешь идти. Не задерживаю.
— Я вам подарок привезла.
Молчит. Я тоже молчу. В комнате тихо-тихо. Я знаю, что Ильяс любит тишину, и терпеть не может тиканье часов.
— И что? Покажешь мне его? Ах да, я же слепой! На фига мне его показывать.
Злится. Странно, неужели что-то нехорошее произошло за то время пока меня не было? Я вроде не так долго отсутствовала?