Мы не твои
Шрифт:
Ну, нет! Я не готова признать, что люблю этого наглого, противного, заносчивого, с отвратительным характером мажорчика!
Мне просто интересно, что с ним? Как он живет? Действительно ли он отказался лечиться и просто уехал домой.
Я видела в клинике доктора Самада, который работает в доме Умаровых. Но спрашивать об Ильясе мне было неловко.
Нет, один раз я себя пересилила, Самад сказал, что недоволен пациентом, ему не нравится состояние Ильяса. Когда пациенту нравится страдать –
– Его травмы не критичны. Он мог бы уже встать на ноги. И глаза – там ситуация сложнее, но тоже все решаемо, операции по восстановлению зрения давно и успешно делают во всем мире. С деньгами Умаровых проблем вообще не должно быть. Но, но, но…
Когда Товий Сергеевич предложил мне попробовать себя в качестве сиделки я не раздумывала. Тем более меня сам Тамерлан попросил приехать.
Приехать просто для того, чтобы поговорить, попробовать.
И вот я тут.
Слышу его голос, вижу презрительно сжатые губы. А чувствую…
Почему-то чувствую, что он рад меня… нет, не видеть, конечно. Слышать.
Слышать рад, хоть и пытается убедить в обратном.
И холодный душ ему совсем не помешает.
Нет, в какой-то момент я думаю, что не хочу вот так. Не выдержу его грубых, обидных слов. Не вынесу пренебрежения.
Да уж… поглумилась над слепым калекой? Так он говорит?
Жестоко. И он не прав! Я не глумилась. Я…
Я просто ищу способы вывести его из себя. Вывести из состояния, когда он жалеет себя, лелеет эту свою ущербность.
– Он думает, что наказывает себя таким образом. Считает себя виноватым в том, что случилось с нашей семьей. – Это Тамерлан говорит мне. Я еще толком не знаю, что там у них произошло, старший Умаров не рассказывает все, а я не считаю нужным вспоминать сплетни, которые слышала в клинике.
Если Ильясу будет нужно – если я сделаю так, что ему станет нужно – он сам все расскажет, ведь так?
– Илик считает, что искупает свои вину таким образом. Не думает о том, что от этого нам еще хуже. Мне и маме… Я не знаю, что с ним делать, Надя.
– Разве я смогу чем-то помочь?
– Честно? Я не знаю, Надя. Но я видел, что после ваших визитов в клинике он был… какой-то другой. Словно оживал немного. Почему-то мне кажется общение с вами ему на пользу. Если я ошибаюсь – что ж, вы можете уволиться в любое время. Вернетесь в клинику под крылышко к Товию.
Я не могу сдержать смешок. Тамерлан смотрит удивленно. Потом видит справку с моей фамилией и с фамилией Товия Сергеевича.
– Воробьева Надежда и… Коршунов Товий Сергеевич?
Да уж, Воробей и Коршун – это были прозвища моего отца и его лучшего друга.
Я уверена, что у нас с Иликом не получится никакого общения. Не знаю почему.
И выхожу из ванной с мыслями, что нужно сразу линять отсюда.
В коридоре вижу Тамерлана, он по выражению моего лица понимает, что что-то со мной не так, извиняется, обещает оплатить неустойку, а я…
Я спускаюсь вниз и прошу у горничной дать мне пару больших банных полотенец.
Ох, если бы я знала, что Илик решил мне отомстить!
Мне же… мокро! Реально! И холодно!
И…
Он что, щекочет меня? Вот же…
Пытаюсь вскочить, но он не отпускает.
– Чем от тебя пахнет? – Почувствовал? Ну да, я купила духи, легкие, с цитрусовым ароматом. – Вкусно… похоже на… средство для мытья посуды. С лимоном.
Вот же… гад!
– Неужели Ильяс Умаров когда-то мыл посуду?
– Срыв шаблонов, да, Воробушек?
– Да, волчонок.
– С чего это вдруг я волчонок?
– Злой, потому что, и наглый. Пустите.
– Мы вроде на «ты» нет?
– Нет. Пустите, я вся мокрая, а переодеться мне не во что.
– Значит надо раздеться, и высушить твоё платье. Ты же в платье?
Очень опрометчиво, но именно в нем.
– Раздеться, говорите? – почему бы и нет?
Мне удается соскочить с его колен, и я… начинаю расстегивать пуговицы на платье, зная, что он услышит, почувствует.
– Ты… что делаешь, Надежда? – голос у него хриплый.
– Вы же сами сказали, что не надо раздеться? Я раздеваюсь!
Что, съел?
***
В мокрой одежде, конечно, очень неприятно, но, разумеется, я еще не сошла с ума, чтобы раздеваться при Ильясе!
Да, я знаю, что он не может меня увидеть. Но все равно. Я-то его вижу!
И… я еще никогда не раздевалась при мужчине. Да и вообще, при чужих людях я максимум в купальнике ходила. Даже когда жила с девчонками в общаге и потом, когда мы стали снимать квартирку на двоих с однокурсницей. Она смеялась надо мной, называя «скромняшкой», а я…
Просто не могла.
Были причины. Неприятные. Такие, которые не забываются, хоть и стараешься запихнуть их в самый дальний уголок сундука своей памяти.
Надо сказать Илику, что я пошутила. Но в меня словно бесенок вселился!
Украл милого Воробушка и занял его место!
Вижу, как напряженно сжимаются его челюсти.
– Ну, ты уже, или как?
– Уже что? – стараюсь не дышать, понимая, что Илик меня раскусит.
Нет уж! Пусть думает, что я реально стою перед ним в чем мать родила.
– Сняла все мокрое? А то мало ли… подхватишь воспаление легких и привет.