Мы никогда не были средним классом. Как социальная мобильность вводит нас в заблуждение

Вайс Хадас

Антропологи, более чем успешно выполнявшие свою работу, фокусировались главным образом на обитателях мировых периферий, которые, будучи подчинены давлению глобального капитализма, все же вели жизнь, отчасти далекую от него. Однако сегодня даже эти группы полностью включены во всемирное производство и обращение денег и товаров, регулируемое посредством институтов, которые были созданы или усовершенствованы для того, чтобы выступать проводниками для этих потоков. В число этих институтов входят национальные государства, нуклеарная семья, свободный рынок, кредит и долг, частная собственность, человеческий капитал, инвестиции и страхование. Каждый из таких институтов обладает собственным рациональным обоснованием, и эти обоснования (поскольку они непреодолимо переплетены со всеми прочими в созданном нами мире) представляются настолько существенными, что их сложно рассматривать как нечто сформированное и настроенное людьми в определенные моменты времени, чтобы справляться с условиями, в которых они оказались, или манипулировать ими. Подобные институты появляются везде, где укореняется капитализм. Они формируют понимание людьми себя как наемных работников, должников, граждан, членов семей, владельцев собственности или представителей того или иного социального класса. Поэтому универсализирующий посыл, предполагаемый «мы», не является ни прихотью, ни высокомерием – это побочный продукт вездесущести самого капитализма.

Универсализация капитализма наиболее очевидна именно в случае с категорией среднего класса, поскольку она является масштабной и всеобъемлющей: она создает образ любого человека как принимающего самостоятельные решения инвестора, вкладывающего деньги, время и усилия, – причем даже если сейчас он не является таковым, то предполагается, что имеет к этому потенциал и стремление. Категория среднего

класса предполагает представление об обществе как состоящем из множества взаимодействующих индивидов, готовых прилагать больше усилий, нежели те, за которые они получают непосредственное вознаграждение, справляться с более значительной долговой нагрузкой, чем им в действительности требуется, и ужиматься в расходах везде, где это только возможно, чтобы формировать резервы для своего будущего и будущего своих семей. Тем самым успехи любого человека (за исключением тех, кто лишен способов делать подобные инвестиции в силу различных социальных и географических барьеров, преодолением которых эти люди, предположительно, заняты) считаются результатом личных вложений.

Образ расширяющегося и все более глобального среднего класса, к которому может присоединиться каждый, действительно порывает с такими разъединяющими категориями, как рабочие и капиталисты, кроме тех случаев, когда предполагается, что каждый, по большому счету, является квазикапиталистическим удачливым дельцом. Этот образ также ослабляет крайности других потенциально разъединяющих категорий, таких как гендер, этническая принадлежность, раса, национальность и религия, за счет того, что альянсы среднего класса и конкуренция внутри него предназначены, чтобы пройти сквозь границы, налагаемые подобными разделениями, и преодолеть их, предлагая людям заново определить свое место в обществе в соответствии с их частными интересами [5] . Образ среднего класса проникнут разнообразием, поскольку многочисленные различения получают одобрение, а идентичности создаются и успешно развиваются за счет набора предметов потребления, доступных все большему числу людей. В то же время этот образ обостряет неравенство, стимулируя конкурентные потребление, образ жизни и инвестиции, сигнализирующие о преимуществах одних над другими и предотвращающие невыгодное положение в сравнении с другими.

5

Хотя антропологи продемонстрировали, что в том случае, когда категория среднего класса переплетается с этническими, религиозными и гендерными атрибутами, она способна делать эти границы более резко очерченными. См., например: Zang X. Socioeconomic Attainment, Cultural Tastes, and Ethnic Identity: Class Subjectivities among Uyghurs in "Ur"umchi // Ethnic and Racial Studies. 2016; Burger R. et al. The Emergent Middle Class in Contemporary South Africa…; Donner H. Domestic Goddesses: Modernity, Globalisation, and Contemporary Middle-Class Identity in Urban India. L.: Routledge, 2008; Freeman C. The “Reputation” of “Neoliberalism” // American Ethnologist. 2007. Vol. 34 (2). Р. 252–267; Maqsood A. The New Pakistani Middle Class. Cambridge, Ma: Harvard University Press, 2017; Jones C. Women in the Middle: Femininity, Virtue, and Excess in Indonesian Discourses of Middle-Classness // Heiman R., Freeman C., Liechty M. (eds). The Middle Classes: Theorizing through Ethnography. Santa Fe: School for Advanced Research Press, 2012; Ricke A. Producing the Middle Class: Domestic Tourism, Ethnic Roots, and Class Routes in Brazil // The Journal of Latin American and Caribbean Anthropology. 2017. Vol. 23 (3).

Принадлежность к среднему классу подразумевает, что мы берем ответственность за свою судьбу, прилагая все возможные усилия в работе и одновременно воздерживаясь от ряда незамедлительных удовольствий, потому что мы сокращаем свои расходы (и жертвуем определенным душевным спокойствием, влезая в долги ради приобретения долгосрочных активов), чтобы в будущем получить вознаграждение за эти лишения. Следовательно, это предполагает, что наши неудачи являются результатом того, что мы беднеем или неэффективно используем время, энергию и ресурсы, имеющиеся в нашем распоряжении. Еще одно следствие заключается в том, что общество есть не более чем набор индивидов, включенных в эгоистичные инвестиции друг друга порой в качестве союзников, порой конкурентов. Институты же этого общества являются воплощением относительных или комбинированных сил и предпочтений работоспособных инвесторов.

Если мы отождествляем себя с этими идеями или (что более распространено) если мы бездумно транслируем их в своем поведении и ощущениях, так происходит потому, что они встроены в сами ритмы нашей жизни, в используемый нами инструментарий и в институты, с помощью которых организована наша деятельность. Кроме того, так происходит потому, что иногда эти идеи действительно подтверждаются вр'eменными и относительными вознаграждениями, когда более крупные инвесторы получают преимущества перед более мелкими, как, например, это происходит в случае с землевладельцами и арендаторами. Но если у нас есть дурные предчувствия, то они, вероятно, пробуждаются в тот момент, когда используемые нами инструменты и институты, внутри которых мы действуем, больше не функционируют столь безотказно, а вознаграждение, предполагаемое самоопределением, основанным на инвестировании, так и не приходит. Знаменитое высказывание философа Георга Гегеля гласит, что сова Минервы расправляет свои крылья только с наступлением сумерек – под этим он имел в виду, что мы способны понимать вещи только после того, как они стали свершившимся фактом. В нашем случае час для критики пробил с наступлением сумерек идеала среднего класса, когда целый хор голосов сетует о его упадке. Как будет показано в этой книге, наставший для этого момент полностью совпадает с нарастающим в последние десятилетия господством глобальных финансов. Доминирование финансового сектора экспортирует свойственные среднему классу идентификации в недавно либерализированные экономики и одновременно выкачивает ресурсы домохозяйств в тех странах, население которых давно считалось относящимся преимущественно к среднему классу.

Итак, надеюсь, что мое решение обратиться в этой книге к инклюзивному «мы» не будет воспринято как признак того, что я игнорирую или не уважаю реальные различия между людьми. Я знаю и принимаю во внимание, что существует множество людей, живущих в неизмеримо разных условиях, людей, не имеющих возможности распоряжаться ресурсами, людей, у которых отсутствует потенциал оказаться более удачливыми (или наоборот) в результате их инвестиций, людей, не имеющих ничего общего с теми исходными положениями, на которых основана эта книга. Напротив, выбранная мною форма обращения к аудитории проистекает из моей решимости принять всерьез те структурные силы, которые породили и популяризовали образ рыхлого и экспансивного среднего класса, сделав его правдоподобным. Мое намерение заключается в том, чтобы опровергнуть это утверждение в отношении тех, к кому оно применяется – например, тех, кто собирается прочесть эту книгу. Я в самом деле полагаю, что вы, как и я, являетесь результатом определенных инвестиций в образование (а то и во что-то еще) – вы тратите время и деньги, чтобы получить больше знаний, и по определению верите в долгосрочное значение этих усилий. Обращаясь напрямую к аудитории, совершающей подобные инвестиции, я надеюсь установить связь с еще одной нашей общей особенностью – склонностью к рефлексии над имеющимися у нас шаблонными представлениями.

Чем больше нас пребывает в неуверенности и бедственном положении, несмотря на те благоразумные инвестиции в будущее, которые мы уже совершили и продолжаем делать, тем в большей степени перспективы для среднего класса не представляются реалистичными, и теперь настал самый подходящий момент для сомнений, которые действительно уже появились у многих. Однако сомневающиеся действуют по-разному. Некоторые реагируют на ситуацию, пользуясь тем обстоятельством, что благодаря массовому доступу к глобальным финансовым рынкам и их инструментам мы можем избежать узких ограничений среднего класса, избавляться от ожиданий стабильности и постепенного прогресса, которые проистекают из нашего благоразумного потребления и постепенного приобретения собственности и образования, получая вместо этого «Долю в деле» [6] .

6

Nocera J. A Piece of the Action: How the Middle Class Joined the Money Class. N.Y.: Simon and Schuster, 2013.

Книги с финансовыми советами стимулируют нас решаться на авантюры,

и самым зримым успехом в данном случае выступает вышедший на рубеже XXI века бестселлер Роберта Кийосаки «Богатый папа, бедный папа: что богатые рассказывают своим детям о деньгах – о чем не рассказывают бедные и средний класс!» [7] . Кийосаки сравнивает советы, полученные им от двух отцов. Первый из них, университетский профессор, считал своим главным активом собственный дом и всегда беспокоился по поводу прибавок к жалованью, пенсионных накоплений, медицинских льгот, больничных, отпусков и прочих привилегий. Ему нравилась система должностей в университете с ее перспективами стабильной занятости, и он хотел, чтобы его сын усердно учился, дабы найти работу в хорошей компании. Всю свою жизнь этот человек испытывал финансовые затруднения и умер, оставив неоплаченные счета. Вторым отцом был предприниматель, который едва ли окончил восемь классов, но в дальнейшем стал самым богатым человеком на Гавайях. Он сравнивал человека, который последует совету отца из среднего класса, с коровой, готовой к тому, чтобы ее подоили. Богатый папа советовал изучать, как функционируют деньги, часто и смело покупать и продавать активы, а также всегда пребывать в поисках новых возможностей делать деньги. Вот тот необъявленный герой, чей голос звучит благодаря книге Кийосаки, чтобы отлучить читателей от скупости среднего класса и побудить их к финансовым рискам и успехам.

7

Кийосаки Р. Богатый папа, бедный папа. Минск: Попурри, 2020.

Очевидно, что подобные книги пишутся не для критического «мы», а для амбициозного «я», обращающего внимание на слабости идеологии среднего класса и желающего подняться над беснующейся толпой, того «я», которое будет производить все необходимые товары и предоставлять все необходимые услуги. Эти книги резко контрастируют с появившимся недавно потоком работ, авторы и читатели которых увлечены не столько тем, чтобы обыграть систему, сколько тем, чтобы разобраться, почему система дает сбои и как ее можно исправить. В этих работах диагностируется сжатие среднего класса, и хотя это явление в особенности рассматривается в контексте США, оно никоим образом этим контекстом не ограничивается. Данный процесс связывается с такими вещами, как стагнация роста реальных заработных плат, сокращение государственной поддержки, автоматизация рабочих мест, растущая стоимость здравоохранения и образования, неограниченная сила спекулятивных финансов и интересов корпораций, уязвимость к финансовым кризисам, необоснованные поборы и несправедливое налоговое бремя [8] . Хотя авторы этих работ критически относятся к тем неприятным ситуациям, которые они диагностируют, поскольку это приносит бедствия среднему классу, они редко задаются вопросом о логике институтов, которые управляют жизнями его предполагаемых представителей. Напротив, они приписывают неисполненные обещания стабильности и процветания, связанные с этими институтами, внешним для них причинам. Предлагаемые ими реформы нацелены на то, чтобы сделать привычные для среднего класса инвестиции в недвижимость, страхование и образование столь же окупаемыми, как это было в прошлом.

8

См., например: Casey M.J. The Unfair Trade: How Our Broken Global Financial System Destroys the Middle Class. N.Y.: Crown Publishing, 2012; Fergus D. Land of the Fee: Hidden Costs and the Decline of the American Middle Class. Oxford University Press, 2016; Fitzgerald S.T., Kevin T.L. Middle Class Meltdown in Amee Class. Berkeley: University of California Press, 2007; Hoffman P.T., Postel-Vinay G., Rosenthal J.L. Surviving Large Losses: Financial Crises, the Middle Class, and the Development of Capital Markets. L.: Harvard University Press, 2007; Madland D. Hollowed Out: Why the Economy Doesn’t Work without a Strong Middle Class. Berkeley: University of California Press, 2015; Mooney N. Not keeping up with our parents: The Decline of the Professional Middle Class. Boston: Beacon, 2008; Phillips K. Boiling Point: Republicans, Democrats, and the Decline of the Decline of Middle-Class Prosperity. N.Y.: Random House, 1993; Porter K. Broke: How Debt Bankrupts the Middle Class. Stanford: Stanford University Press, 2012; Sullivan T.A., Warren E., Westbrook J.L. The Fragile Middle Class: Americans in Debt. New Haven: Yale University Press, 2000.

У антропологов есть одно важное преимущество перед чисто умозрительными теоретиками: посредством этнографического исследования, укорененного в широком понимании того, что именно составляет человеческий опыт и каким образом он приобретает завершенные черты, антропологи способны увидеть взаимосвязи между институтами, которые выглядят обособленными, в первую очередь между институтами политическими, правовыми и экономическими, а также связанными с культурой, образом жизни и верой. Все это приобретает огромную ценность для нашей темы, поскольку идеология, пробуждающая средний класс к бытию, манифестирует себя поверх разломов экономики, политики и культуры. Как правило, антропологи используют формулировку во множественном числе – «средние классы», – чтобы указать на гетерогенность их предполагаемых представителей. Опираясь на масштабную полевую работу, проводимую среди этих людей в самых разных странах и окружениях, они описывают их социальные отношения и виды субъективного опыта способами, передающими ограничения, которым те подвержены. Антропологи уделяют особое внимание характерным для них формам труда, потребления и политического действия, после чего прослеживают, каким образом эти формы переплетены с негативными воздействиями и благоприятными возможностями, проистекающими из национального и глобального рынков [9]

9

См., например: Kalb D. Expanding Class: Power and Politics in Industrial Communities, The Netherlands, 1850–1950. Durham: Duke University Press, 1997; Lem W. Articulating Class in Post-Fordist France // American Ethnologist. 2002. Vol. 29 (2). Р. 287–306; Lamont M. Money, Morals, and Manners: The Culture of the French and American Upper-Middle Class. Chicago: University of Chicago Press, 1992; Liechty M. Suitably Modern: Making Middle-Class Culture in a New Consumer Society. Princeton: Princeton University Press, 2003; Liechty M. Middle-Class D'ej`a Vu // Freeman C., Heiman R., Liechty M. (eds). The Global Middle Classes. Santa Fe: SAR Press, 2012; Patico J. Consumption and Social Change in a Post-Soviet Middle Class. Washington: Woodrow Wilson Center Press, 2008; Sumich J. The Uncertainty of Prosperity…; Truitt A. Banking on the Middle Class in Ho Chi Minh City // Van Nguyen M., B'elanger D., Welch Drummond L.B. (eds). The Reinvention of Distinction: Modernity and the Middle Class in Urban Vietnam. N.Y.: Springer, 2012; Saavala M. Middle-Class Moralities: Everyday Struggle over Belonging and Prestige in India. New Delhi: Orient Blackswan, 2012; Maqsood A. The New Pakistani Middle Class… Кроме того, если говорить о широком ряде практических исследований, см. работы в следующих изданиях: Freeman C., Heiman R., Liechty M. (eds). Charting an Anthropology of the Middle Classes…; Li H., Marsh L.L. (eds). The Middle Class in Emerging Societies: Consumers, Lifestyles and Markets. L.: Routledge, 2016; Melber H. (ed.). The Rise of Africa’s Middle Class: Myths, Realities, and Critical Engagements. L.: Zed Books, 2016. Обзор этой литературы представлен в: Donner H. The Anthropology of the Middle Class Across the Globe // Anthropology of this Century. 2017. Vol. 18. См. также: Wacquant L. Making Class: The Middle Class(es) in Social Theory and Social Structure…, возражение на определение и отграничение среднего класса см.: Levine R.F., Fantasia R., McNall S. (eds). Bringing Class Back In. Boulder: Westview Press, 1991, а также контраргумент в: Kalb D. Class // Nonini D.M. (ed.). A Companion to Urban Anthropology. N.Y.: Blackwell, 2014; Kalb D. Introduction: Class and the New Anthropological Holism // Carrier J.G., Kalb D. (eds). Anthropologies of Class: Power, Practice and Inequality. Cambridge: Cambridge University Press, 2015.

Конец ознакомительного фрагмента.