Мы никогда не умрем
Шрифт:
— Пьесу, — отрезала Наталья Сергеевна, требовательно протягивая руку.
Женщина, фыркнув, протянула ей распечатку.
— Завтра я вам ее верну. Учтите, я хочу, чтобы все перестановки вы согласовывали со мной.
— Зачем? — с искренним интересом спросила женщина.
— Потому что театр существует в школе не просто так. И прежде, чем вы сделаете из него вертеп, я хочу убедиться, что ваших следов здесь не останется после премьеры, — отрезала Наталья Сергеевна.
Таша не знала слова «вертеп» и вообще не могла понять сути разговора. Только вдруг ей стало обидно — Наталья Сергеевна,
— Я сразу могу сказать, что этой девушке главную роль не дам. Она переигрывает и способна испортить любую постановку, — женщина едва заметно кивнула на побледневшую Ульку. Таше снова стало обидно, на этот раз за Ульку. Зачем с ней так? Она красивая и хорошо играет. Таша ей верила.
— Прекрасно. Слушанья проведем завтра, и я буду на них присутствовать, учтите. «Дожди»? Что за название у вашей пьесы?
— Дождями небеса оплакивают людские грехи, — надменно ответила женщина.
— Просто прекрасно. Именно то, что нужно детям — людские грехи.
— Они уже не дети. Совсем скоро они повзрослеют и столкнуться со всем, что написано в пьесе. Если они сделают это на сцене — будет не так больно потом.
— Вы здесь для того, чтобы реализовать свои амбиции, а не для того, чтобы делать детям больно. Позвольте вам напомнить, если вы так любите грехи, что гордыня — один из смертных.
— О, я много знаю о смертных грехах. Больше чем вы, поверьте, — сладко улыбнулась женщина.
— Верю, — с непонятной грустью отозвалась Наталья Сергеевна. — Завтра слушанья. Учтите, я своих воспитанников не брошу.
— Никто и не требует, — процедила женщина, разворачиваясь.
Таша догнала ее уже в коридоре. Звонкая и злая дробь каблуков стучала по полу и отражалась от стен.
— Подождите! Постойте! — крикнула она, поняв, что не успевает за ней.
Женщина остановилась и обернулась. На секунду Таше показалось, что у нее очень злое лицо, но морок тут же исчез. Она улыбнулась, широко и по-доброму.
— Какой славный котеночек. Белая шерстка, голубые глазки. Что ты хотела, девочка?
— Я не котеночек, я Таша, — побледнев, ответила она. — Вы сказали, что не дадите Ульке главную роль.
— И что? — женщина помрачнела, и теплые искорки, плясавшие в ее глазах, погасли.
— Она хорошая. И очень любит… театр, — оробев, с трудом выдавила Таша.
Это была главная причина, почему она не играла в постановках, хотя Наталья Сергеевна часто звала. Она мучительно стеснялась взрослых, которых всегда хватало среди зрителей. Детей тоже, но взрослых — больше всего.
Она не смогла бы ответить себе на вопрос, как у нее вообще смелости-то хватило обратиться к этой женщине. Но ей показалось, что она не рассердится, а Наталья Сергеевна почему-то не заступилась за Ульку.
Женщина смотрела на нее несколько секунд, склонив голову к плечу, и Таша не видела на ее лице никаких эмоций.
— Поверь, котеночек, неумение держать себя на сцене не делает человека плохим. Плохим его делают… другие вещи. Как ты сказала, тебя зовут?
— Таша…
— Чудно, Таша. Красивое имя, — улыбнулась она.
— А вас как зовут?
— Меня? Ну, с учетом того, что мы скоро все равно разберем роли… меня зовут Марина. Мари. Мари Мертей.
— Это что за имя такое? А по-настоящему как?
— Это самое настоящее. Ты играешь?
— Нет. Я только смотрю.
— Умница девочка. Придешь завтра на слушанья?
— Я всегда прихожу, — угрюмо отозвалась Таша. Ее начинал пугать пристальный холодный взгляд женщины, которая назвалась странным именем Мертей.
— Тогда завтра и увидимся.
Когда она улыбалась, в уголках губ у нее появлялись морщинки. Едва заметные, как ниточки под пудрой. Мари ушла, а Таша осталась стоять посреди пустого школьного коридора. Она слушала удаляющийся стук каблуков и почему-то чувствовала себя счастливой. Словно уже тогда знала, что у нее появится тайна.
…
Следующим вечером Таша первой пришла в зал и привычно села в углу, подтянув колени к подбородку. Наталья Сергеевна читала в гримерке, и Таша не стала мешать. Ей нравилось сидеть в пустом темном зале, глядя на сцену. Она представляла себе, что спектакль вот-вот начнется. И это будет такой спектакль, которого она никогда не видела.
Вот по краю сцены медленно идет девушка в сером платье. Ее лицо скрыто тяжелым, белым гримом, а по щеке ползут черные потеки туши. «Любовь все преодолеет!» — шепчет она в зал, и в ее голосе слышатся слезы. А за спиной у нее — светловолосый мужчина в белой рубашке и алом шейном платке. «Я виноват, я один во всем виноват, слышите! Заберите меня, а не ее!» — выкрикивает он, бессильно опуская руки, и в этот момент свет из мертвенно-белого становится красным, как перья канарейки, бросает тревожные тени на белые лица актеров и…
— А ты уже здесь, лапонька! — раздался рядом знакомый голос. Мари села рядом, и Таша почувствовала густой запах ее духов. Пахло чем-то липким, а еще пылью. Приятно. Хотелось уткнуться носом в пышное черное жабо блузки и так сидеть, закрыв глаза, позволяя запаху раскрываться и играть новыми нотами.
Конечно, ничего такого Таша не сделала.
— Чем ты тут занимаешься? — ласково спросила Мари.
— Сказку придумываю, — угрюмо отозвалась Таша. Она не знала, как себя вести, и с чего это Мари решила обратить на нее внимание.
— Про кого?
— Не знаю. Я только тени вижу, не истории… не умею рассказывать.
— А ты любишь истории?
— Конечно. Зачем бы я еще тут сидела… извините, — смутилась она.
— Совсем не злая, — пробормотала женщина и вдруг хлопнула в ладоши. — Хочешь сказку, котенок? Пока все не пришли?
— Конечно, — Таша подвинулась поближе. Мари улыбнулась и сделала странное движение в воздухе, будто нарисовала какую-то фигуру.
— Жила была девочка в далеком-далеком королевстве. Далеком королевстве… которое… — она вдруг замолчала и беспомощно опустила руку. — Нет, котенок. Волшебства не получается.