Мы памяти победы верны (сборник)
Шрифт:
Однажды вечером, когда я одиноко сидел «на ящиках» и горевал, точно сестрица Аленушка, утратившая братца Иванушку, ко мне подрулил Ветераныч.
– Не прикрыли еще ваш музей? – поинтересовался он.
– Нет. А что?
– Нужны еще экспонаты?
– Нужны…
– Чего ж тогда ко мне не зайдешь?
– К вам? – искренне удивился я.
– Ко мне! Заходи! Есть одна вещица – память о фронтовом друге.
В тот же день я отправился к Ветеранычу. Никогда раньше бывать у него мне не приходилось, хотя в остальных тридцати шести комнатах общежития я
Дверь у Ветераныча была железная. Рассказывали, что раньше там располагалась купеческая кладовая, куда галантный оптовик прятал от жены своих приятельниц.
Оказалось, Ветераныч жил очень даже неплохо: в углу стояла деревянная полированная кровать, а не какое-нибудь панцирно-никелированное сооружение, напоминающее спортивный батут. Рядом пристроились трехстворчатый шкаф и сервант с горкой. На стеклянной полочке большой хрустальный графин принимал парад рюмок и фужеров, а в глубине, среди чашек, плутал фаянсовый Сусанин с топором, заткнутым за красный кушак. Пол в комнате был так густо намастичен, что подметки при ходьбе прилипали к паркету и звонко отщелкивали. За окном, на прохладе, висела туго набитая продуктами авоська.
– Садись, красный следопыт! – пригласил меня Ветераныч.
Над столом, накрытым для вечернего чаепития, висел в рамочке небольшой, пожелтевший фотоснимок: три молодых, коротко остриженных бойца стоят обнявшись и радостно улыбаются друг другу.
– Это я! – гордо указал Ветераныч на одного из красноармейцев, самого худенького.
И это в самом деле был он.
– А вот – Витька Кирьянов, – ткнув пальцем, пояснил Ветераныч, – дружок мой… Пал смертью храбрых. Только пилотка осталась…
И Семен Валерьянович положил передо мной старенькую, засалившуюся на отворотах пилотку. В том месте, где раньше была звездочка, темнело пятиконечное пятнышко.
– Я для вашего музея воспоминания составил, – продолжал он. – Мне их в заводоуправлении девчонки – за шоколадку – перестукали. Гляди! – И Ветераныч достал из-под клеенки несколько страничек машинописного текста.
Если б сегодня кто-нибудь дал мне свои мемуары, выбитые золотом по мрамору, я бы, наверное, удивился меньше, чем в ту минуту.
Дома я внимательно прочитал воспоминания Ветераныча. В них рассказывалось о том, как взвод необстрелянных бойцов, получив приказ остановить прорвавшихся немцев, занял оборону возле деревни Васино. Солдаты окапывались на новых позициях, когда по большаку на бешеной скорости пропылил джип и какой-то широкоплечий политрук, помахав из кабины наганом, крикнул: «Держитесь, ребята!» И они держались. Когда были отбиты две атаки, старший сержант Кирьянов, принявший командование после гибели лейтенанта, подозвал к себе бойца Черенцова и приказал идти к своим за подкреплением.
– Нет, – твердо ответил боец Черенцов. – Я не могу бросить товарищей!
– Ты должен! – настаивал старший сержант.
– Нет!!
– Я приказываю!!!
Боец Черенцов, превозмогая невероятные опасности, выполнил приказ, но когда
«Всех наградить! Всех до единого…» – глухо повторял, стоя на краю дымящейся траншеи, вытирая слезы рукавом шинели, старый боевой генерал. Но утром генеральская «эмка» напоролась на мину, потом началось контрнаступление… И награды не нашли героев… «А я как самую дорогую награду хранил все эти годы пилотку моего друга старшего сержанта Виктора Кирьянова…» – так заканчивал Ветераныч свои воспоминания.
На торжественном открытии Музея боевой славы старший пионервожатый, дохлый рыжеволосый парень, любивший демонстрировать нам свои жидкие бицепсы, во всеуслышание объявил, что самый ценный экспонат и самые бесценные воспоминания подарил школе Семен Валерьянович Черенцов!
Из Ленинграда я привез моему другу Мишке взволнованный рассказ о разводящихся мостах и круглую коробочку пистонов, которые в Москве почему-то совершенно не продавались. Но Мишка отринул мои дары. По его мнению, я не имел никакого права обращаться за воспоминаниями к Ветеранычу. Я мягко, но твердо разъяснил, что в данном случае меня больше волнует героический образ старшего сержанта Виктора Кирьянова, заступившего дорогу фашистам на легендарном Васинском рубеже. Цель оправдывает средства!
Разошлись мы с моим бывшим другом Мишкой мирно, унося каждый по «фонарю»: он – под правым глазом, я – под левым.
Вскоре Ветераныч выступил у нас в школе на торжественном собрании. Ребята слушали, раскрыв рты, а учителя украдкой смахивали слезы. Я следил за извивами знакомого сюжета, отмечал новые живописные подробности и старался не смотреть на медаль «За боевые заслуги», висевшую на груди вдохновенного мемуариста.
Но мой бывший друг Мишка не сложил оружия, он развернул в школе энергичную контрпропаганду. Кончилось тем, что его доставили в кабинет директора.
– Если ты, гаденыш, будешь своим грязным языком поганить заслуженного человека, – взревел директор, вырастая над письменным столом, – я тебя в колонию отправлю!
И тогда опозоренный, но несломленный Мишка пошел на крайность – решил обо всем рассказать отцу. Вопреки ожидаемому, дядя Коля Калугин спокойно выслушал своего возмущенного сына и ответил примерно так:
«Бог с ним, с собакой… Всем тогда досталось. Я бы за ту войну всем медали повесил, даже младенцам!»
Очевидно, периоды примирения с действительностью бывают не только у великих писателей-сатириков.
А Ветераныч тем временем совершал триумфальное турне по школам нашего района, потом его стали приглашать на предприятия, в институты, воинские части… Нередко, сидя «на ящиках», мы видели, как к общежитию подруливает крепкогрудая черная «Волга» и из машины, держа в руках слюдяной кулек с гвоздиками, вылезает Ветераныч. Иногда он подходил к нам, отечески трепал по волосам и добродушно говаривал:
– Чем баклуши бить, лучше в стрелковый кружок запишитесь. Враг не дремлет!
– Он спит! – с ненавистью отвечал мой бывший друг Мишка.