Мы – плотники незримого собора (сборник)
Шрифт:
Молчание.
– Мне без разницы, что там с тобой приключилось, но ты все равно присаживайся, потому что мне тут в Озарке до чертиков одиноко. Родня, знаешь ли, по большей части в отъезде. Вот и оставили меня присматривать за домом.
Тут он разразился булькающим грудным смехом.
– Самое-то смешное, я за три вытянутые руки дверь в нужник не увижу. И… – тут он рассмеялся еще громогласнее. – Да если бы даже у меня было нормальное зрение, на какого черта тут смотреть-то!
– Ур-ру-люр-люр-люр-люр…
При
– Это еще что?
– Ур-ру-люр… мур… люр-ра…
– Гмм-мм, – Старик в упор уставился на пришельца, пережевывая табак за небритой щекой и соображая, шутит чужак или серьезен.
– На каком это ты языке говоришь?
– Люрр.
Старик покачал большой головой и, усмехаясь, подергал себя за бакенбарды.
– Держу пари, – фыркнул он, – ты говоришь как иностранец. Знаешь, где я раньше слышал такой говорок?
– Люр-ру-ур.
– На Гава-а-айях. Тридцать лет назад. Меня занесло в Гонна-лу-лу. Ну, я и застрял там на два месяца. Так вот у них там такой же диковинный язык.
Незнакомец с любопытством посмотрел на Старика. Странная, в виде перевернутой пирамиды, голова незнакомца задвигалась. Он разинул маленький безгубый рот, и оттуда зазмеился белый язычок. Большие уши подались вперед, чтобы лучше слышать дедову речь.
Старик сказал:
– Присаживайся, незнакомец. Мне все равно приятно, что ты здесь, хоть и не разговорчивый.
Незнакомец сел, а точнее, плавно привел себя в состояние покоя. Старик уловил движение.
– Ты смотри-ка, изящный, прям как танцовщица. Грация, понимаешь! Гмм… Разрази меня гром! У меня ноги-руки так легко ни за что бы не согнулись.
И старик вновь с головой ушел в свое серьезное занятие.
– Знавал я одного такого… грациозного. Танцевал на сцене Академического театра в Торнборо. Ребята над ним подтрунивали – уж больно пластично он двигался. Наверное, это стало его второй натурой.
Незнакомец задумчиво разглядывал обветшалую хижину и бутылочные тыквы, подвешенные над входом, высокую железную кровать, видневшуюся в окно, обросшие лишайником бревенчатые стены и весьма неопрятного кота, дремавшего на солнышке. Все это, да еще строгальщик, в придачу с его занятием и песенками, выглядело весьма старомодно и захолустно.
Старик неподражаемо сплюнул, и табак, описав дугу, втемяшился в дрозда. Тот заверещал и, как ошпаренный, метнулся прочь, трепыхая мгновенно намокшими крылышками.
Дед потянул носом летний воздух.
– Странно, – изрек он, принюхавшись снова. – Чуешь? Чем это повеяло, мистер?
Молчание.
От ветра и знойного солнца запах чужеродной плоти усиливался.
Старик поморщил вздернутый нос.
– Ну и смердит.
Старик подслеповато уставился в сторону чужака, пытаясь навести свое зрение на резкость. Первое, что пришло ему в голову, было: «Может, тебе не мешало бы в баньку сходить». Но, поразмыслив немного, старик сказал себе: «Да я сам с апреля не мылся». Нет, тут что-то другое. В любом случае, сказать гостю, что ему срочно нужны мыло и влажное полотенце, – ужасно невежливо.
Макушка у пришельца была огромная; лоб белый, идеально шаровидный, почти прозрачный. Когда на него падали солнечные лучи, казалось, внутри, под бледной кожей плавно колышется розоватый пульсирующий мозг. Костного покрова не было, а только тонкая скорлупа, вроде яичной, хрупкая и зачаточная.
Затем:
– …двуногое первозданного вида… двуногое первозданного вида…
– Что? – встрепенулся старик, оттолкнувшись спиной от балконных перил. Он задвигал массивными ногами в мешковатых штанинах.
– Ты что-то сказал, незнакомец?
– …двуногое первозданного вида… дегенеративное… неотесанное… на редкость недоразвитое… двуногое первозданного вида… первозданного…
Старик метнул в незнакомца косой взгляд.
– Повтори-ка!
Заминка.
Потом:
– Люр-ру-люр-люр-люр-люр… – ответил пришелец.
– Не это, – перебил старик. – А то, другое.
– …двуногое первозданного вида…
– Ну и словеса! – закряхтел старик. – Ну и словечки! Вот бы и мне так шпарить на королевском наречии.
Деда заметно удивило, что незнакомец умеет говорить.
– …неотесанный назойливый субъект… очевидно, один из миллионов ему подобных… ужасная планета…
Услышанное медленно доходило до старика, и, в конце концов, он решил, что не понял ровным счетом ни черта, но то, что он понял, пришлось ему не по нутру.
– Эй, послушай, – запротестовал он, – это еще что за тарабарщина такая?
И тут старика осенило, что никакой звучащей речи он таки не слышал! В тяжелом воздухе не раздалось ни единого звука. Он медленно откинулся на спинку стула.
– Постой-ка.
Сплюнул порцию табака.
– Минуточку.
Дернул раз себя за бороду.
– Может, я сбрендил, но ведь ты только что ничего не произнес?
В полуденном свете лоб незнакомца порозовел от пульсации, но ответа не последовало.
Старик затряс головой в надежде хоть что-то уразуметь.
– Ты ничего не сказал, но я ведь что-то слышал. Только слова проникли в мою голову не снаружи, а изнутри – как будто в мозгу фонтанчик забил. Черт, черт, черт! Чужак, что это со мной? У меня что – крыша поехала?