Мы под запретом
Шрифт:
А сейчас… сейчас мне уже похер, как она это воспримет, за полдня запас нервных клеток израсходован подчистую. Сейчас хочу лишь одного: поговорить с ней, а остальное решим потом.
Все разошлись, а я так и сижу в плетеном кресле на застекленной терраске. За окном ночная пелена заволокла улицу, рассыпая бриллианты звезд по черному бархату неба. Осенняя прохлада опускается на землю, наполняя воздух запахом прелых листьев и увядающей природы.
Потрескивающие в небольшом камине дрова навивают покой.
Вдох — выдох…
Дом погружается в сонную тишину, затихая до утра.
Одним
Уверенно открываю дверь в спальню, залитую лунным светом. На миг замираю на пороге, стараясь восстановить дыхание и любуясь дивной картиной: моя Белка, обняв подушку, мирно спит в уютной кровати.
Пара шагов, и я склоняюсь над ней.
— Малыш, — шепчу над ухом, — нам надо поговорить. — Наблюдаю, за тем, как она, вздрогнув, открывает глаза и окидывает меня сонным взглядом. — Я жду тебя в беседке. — В ответ — тишина. — Той, что за территорией, — уточняю и, не дожидаясь ответа, удаляюсь.
Теперь решение за ней. Верю, что сейчас она поступит благоразумно. Моя маленькая обиженная принцесска придет ко мне.
Накинув тонкую куртку на подкладке, прихватываю с собой плед, лежащий в кресле на террасе, и спешу на выход. Торможу на пороге, положив ладонь на дверную ручку, прислушиваясь к звукам спящего дома. Крепкий сон после хорошего застолья — гарантия того, что нас никто не спалит. Бля, пиздец какой-то! Чувствую себя школьником в пубертат, прячущимся по закоулкам от бдительных родителей.
Пальцы крепко сжимают прохладный металл. Черт, и почему я ведусь на ее закидоны?! Ухмыляюсь своим мыслям и, пожав плечами, выхожу на улицу. Да просто я ее люблю. Люблю так, как никого никогда не любил. Люблю без оглядки на ее возраст, незрелое поведение, не выдрессированных тараканов в ее голове.
Просто люблю и хочу именно с ней провести всю свою жизнь, потакая капризам, соглашаясь с бредовыми идеями, и вместе с ней воплощать их в жизнь, внося толику рассудительности в наше совместное существование. Я хочу прожить с ней всю жизнь, а в старости рассказывать внукам, какой взбалмошной и порой нелогичной, немного недоверчивой, но идеальной для меня была в молодости их бабушка.
Ночная тишина нарушается лишь тихим стрекотанием сверчков и монотонным шелестом облетающих листьев. Неспешно иду по тропинке между пустующих грядок в сторону небольшой калитки, затерявшейся за кустами смородины. Заржавевший шпингалет с трудом, но все же поддается, и я выхожу за территорию. Еще десяток метров в сторону немного вниз, к полянке, на которой и стоит оплетенная диким виноградом деревянная беседка. В ней ранее был свет, точно помню, в юности часто зависали здесь летом нашей дачной компанией, играли в карты, травили анекдоты, целовались с девчонками и пробовали прочие радости молодых лет.
На автомате хлопаю ладонью по столбу, и тусклая лампа под самым потолком, нерешительно моргнув, словно вздрогнув от неожиданного пробуждения, загорается. Ставлю на круглый столик в центре беседки термос, захваченный на всякий случай. В нем — сладкий чай.
Моя любимая, глупая девочка! Ты, главное, приди, и вместе мы со всем разберемся и справимся. Ситуация нестандартная, да, ну, так и у нас все не так, как у нормальных людей. Мы ненормальные, поэтому и вместе, мы на одной волне, даже когда между нами, десятки, сотни, тысячи километров. И эти дни, недели, месяцы врозь лишь укрепляют мою веру в том, что без моей любимой Белки я не живу, а просто существую.
Время без нее тянется так медленно, а дни монотонны и безвкусны. И лишь наши ежедневные часовые разговоры являлись своеобразным счетчиком очередного дня, прожитого вдали от нее.
Куда бы по работе меня ни занесло, в строго оговоренный час я звоню ей и ненадолго теряюсь для мира. Ее голос, ее молчание, ее смех, пусть и немного искаженный волнами радиосвязи, словно вдыхают в меня тепло, растворяя стужу одиночества и скуки. Я без нее, словно пустая оболочка, зомби без признаков жизни.
— Прости. — В мои мысли врывается тихий голос Киры.
Оборачиваюсь и тону в таинственных омутах ее глаз. Немного сонная, слегка расстроенная, нерешительная и застывшая в недоумении Белка стоит в проходе, раздумывая сделать шаг вперед. Уверенно сокращаю разделяющее нас расстояние и заключаю свою малышку в кольцо своих рук. Голодным поцелуем сминаю ее нежные губы и, не давая отдышаться, требовательно прохожусь по ним языком, надавливаю и ныряю во влажность ее сладкого рта. Как же я скучал по ней, по тому, какой податливой она становится в моих руках, как томно стонет от поцелуев и ласк, как льнет и отдает всю себя в мое беспрекословное подчинение!
Не разрывая слияния наших губ, блуждаю жадными ладонями по изгибам любимого тела, упиваясь тем, как любимая отзывается на ласку. Но прежде нам все же стоит поговорить.
Опускаюсь на лавку, утягивая малышку за собой, а она безропотно усаживается ко мне на колени и, обвив мою шею руками, прячет свой маленький носик в изгибе шеи, положив голову на мое плечо. Сбившееся дыхание теплыми волнами щекочет кожу, разгоняя по телу мурашки удовольствия. Родное сердечко бьется так сильно и громко, вторя моему собственному, что я на миг прикрываю глаза, прижимаю Белку к себе крепко-крепко и растворяюсь в едином ритме жизни нашей маленькой сумасшедшей семейки.
И мне так хорошо, что, кажется, и без слов все понятно, но с этой принцесской нельзя без слов. С ней надо говорить обо всем, иначе «тараканы» впадают в панику и творят порой нелогичные вещи, как вот этот ее приезд без предупреждения. Нет, безусловно, я люблю сюрпризы, но оговоренные неожиданности все же люблю больше. Ну чего ей стоило просто сказать, что она будет на дне рождения бабушки Томы?
— Я решила, что так ты больше обрадуешься, — шепчет мне в шею.
— Малыш, я рад, безумно рад! — одной рукой придерживаю Белку за талию, ладонь другой ложится на ее затылок, и я, перебирая пальцами пряди шелковистых волос, словно вхожу в медитативное состояние, набираясь сил для разговора. — Но был бы не менее рад, если бы ты сказала, что прилетаешь.