«Мы последние поэты…». Избранные стихотворения.

Поляков Виктор Лазаревич

С АРАБСКОГО

Огромный коршун в небе рея, Увидит жирный труп злодея, Слетит с пылающих высот, Себя с находкою поздравит И к ночи на восток направит Отяжелевший свой полет.

СЕДЬМОЙ ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ

Заря вечерняя зажгла Великих риз недвижный пламень, И человек, и зверь, и камень Поют Создателю: хвала!.. Он опочил. Сладка дремота И миром созданным светла Миродержавная забота Предвечнодумного

чела.

«Я прежде был волной. Не знал я ни печали…»

Я прежде был волной. Не знал я ни печали, Ни страсти роковой… В задумчивой ночи Сияньем сладостным таинственно пронзали Меня далеких звезд далекие лучи. Я прежде был волной… В томительной пустыне, В пылу земных страстей, охвачен суетой, Молюсь я, как лучам целительной святыни, Сиянью грезы золотой.

«Иду печально я, без цели, без стремлений…»

Иду печально я, без цели, без стремлений, Лишь поле ровное, да ночи мгла кругом. И звуки трепетных и робких песнопений Уносит ураган бушующим крылом. Но там, над бешенством слепого урагана, В лазурном сумраке, в таинственной дали, Звезда чудесная сквозь попону тумана Неугасимый луч роняет до земли.

«Из города я вышел на простор…»

Из города я вышел на простор. Весь берег спал и город спал тяжелый, Мой скучный гроб и колыбель моя. Из тихих вод вставала ты, денница, Вставала ты, — и грустно было мне. Тебя я ждал — тебе не смел молиться: Не мне, не мне приветствовать тебя.

«Сегодня я смертельно болен…»

Сегодня я смертельно болен От созерцанья синевы, Как вы — смешон, как вы — неволен, Но я свободнее, чем вы. На бесконечность я умножен, На смерть моих недолгих дней; Я так свободен и ничтожен, Что нет конца тоске моей!

НА КНИЖКАХ ЧУЖИХ СТИХОВ

I.

Поэт немой, певец туманный! Судьба цветы добра и зла В один венок, смешной и странный Рукой небрежною сплела.

II.

Душой — дитя, умом — старик, Поэт, понятен ты немногим: Нечеловечески-убогим И тем, кто в мудрости велик.

«Что слово? — прах; кто я? — творец…»

Что слово? — прах; кто я? — творец. Я буду верен вам, певец, А вы, покорливые слуги, Мои глубокие досуги Пусть воплощенье в вас найдут! О, будьте мне живым приветом! Клянусь, глаголы не умрут, Одушевленные поэтом.

«Когда впервые нищим и бездомным…»

Когда впервые нищим и бездомным, Как некий глас и ласковый, и властный, Благая весть о Царстве прозвучала, — Как изумился мир! Какой надеждой Дух запылал страдальцев неизвестных! О, как они стремились в это Царство, Как радостно, победно умирали! И мир им поклонился; лишь патриций Не изменил богам живого мира: Он в Риме жил и умер в древнем Риме.

«С прибрежных скал глядели мы упорно…»

С

прибрежных скал глядели мы упорно В клокочущую бездну: Из глубины вставали исполины И злобно умирали, Разбивши грудь об острые утесы; Дрожали мы как дети, А в вышине, презрительно откинув Покров свой лицемерный, Немая твердь, зловещая, сияла.

«За печальной колесницей…»

За печальной колесницей, За попами и венками, Черный змей ползет огромный; Голова — у колесницы, Телом — улицу наполнил, В переулке тесном хвост… То не дети и не внуки Деда старого хоронят, — Черный змей, весной проснувшись, Кожу зимнюю хоронит.

«Не смотри, что я так весел…»

Не смотри, что я так весел, — Чуть умолкну — слышу шорох: То не мышь под половицей И скребет, и суетится, — Полоненная, в подвалах Смерть и злится, и трудится. Шесть дверей она прогрызла И грызет уже седьмую.

«Счастье. Счастье. День мой лучезарен…»

Счастье. Счастье. День мой лучезарен. За себя я миру благодарен.

«Замолкли стоны дерзкой бури…»

Замолкли стоны дерзкой бури, И скован мир, — и жаль волны, Что как титан рвалась к лазури Из ненавистно глубины.

ОТВЕТ

В чем я врагам своим подобен, Того не выразит мой стих: Питомец юных снов моих, Как бог, прекрасен и незлобен.

ЭПИТАФИЯ

Он с колыбели посвятил Себя идейному страданью И даже азбуку зубрил По запрещённому изданью, Других изданий — не читал И кончил вечер жизни бурной, Как непреклонный радикал, В объятьях девы — нецензурной…

«Я — незаконная ладья…»

Я — незаконная ладья: Плыву без весел, без руля… Плевать, мой милый! Будь, что будет! Авось меня и не засудит Великий мировой судья.

МАТЕРИ

Седой Хаос, кончаясь, Им завещал бессмысленную силу И родником бессмертья Их стала плоть. Об этой древней тайне Мать не расскажет детям: Сын не поймет, а дочь сама узнает От птицы перелетной, От родников священной, темной рощи И от всего, что дышит.

«Песни спеты, перепеты…»

Песни спеты, перепеты — Сердце бедное, молчи: Все отысканы ответы, Все подделаны ключи; Мы — последние поэты, Мы — последние лучи Догорающей в ночи, Умирающей планеты… После нас — ночная тьма, Процветание науки, Протрезвление ума, После нас — ни грез, ни муки, Бесконечная зима Безразлично серой скуки.