Мы просто снимся бешеной собаке...
Шрифт:
Ни в Питере, ни в Сочи меня никто не ждал. Поэтому я просто ловил кайф от жизни. И думал о смерти. С этим благословенным красноярским «стритом» я постепенно превратился в законченного алкоголика. Мои вечерние выступления с репертуаром, состоящим исключительно из русского рока и одной душераздирающей песни Бори Моисеева: «Где же ты, где?», пользовались все большей популярностью у населения. Количество членов клуба «На виадуке у Димона» быстро росло. Люди подходили. Знакомились со мной и моими друзьями. Покупали пиво себе и остальным... И с каждым надо было выпить! И почесать языком… Сейшены заканчивались далеко за полночь. А потом начинались непременные after party. Где-нибудь на берегу местной речуги или на Стакане - самом известном тусовочном месте красноярских неформалов тех лет, находившемся в небольшом скверике в центре города, под самым носом у Центрального РОВД. Менты на Стакан заходить не любили... Может боялись, а может уважали. Поэтому бухали мы обычно до упора. То есть
Мой лучший друг Бюргер вообще забыл, как я выгляжу трезвый! Я приезжал к нему потрещать о жизни... Мы набирали пива. Иногда портвейна. И шли в парк. Или просто находили где-нибудь лавочку. Бюргер был немного тяжеловат в общении. Он все время гнал свою волну. И рассказывал исключительно о себе любимом. Как и я впрочем… Но у Бюргера был какой-то уж совсем жестокий авторитарный архетип. Поэтому самая удобная линия поведения с ним выглядела так: поддакивать и со всем соглашаться. А когда он уставал изливать собственные монологи, наступал благоприятный момент. И я начинал рассказывать ему о своих делах. В общем дуэт у нас получался неплохой. Я знал, что он никогда меня не предаст и не подставит. А если что - поддержит и деньгами… И словом. И делом. А сам я любого бы порвал за Бюргера. Для меня это был редкий случай близких отношений с парнем. Близких - в смысле дружеских… А не то, что ты подумал.
– Да я ничего такого и не подумал! У меня ведь тоже был лучший друг Бюргер. Он в Питере на Ваське торговал гиперлетами. Странное совпадение… Ты не находишь, Вечер?
– Шутить изволишь? Само собой, что твоего Бюргера я целиком и полностью содрал со своего. Царствие небесное им обоим.
– Да понял я, понял! Не тупее некоторых.
– Это радует… Замечу так же, что у Бюргера имелась в наличии очень классная мама. Она была в курсе моих беспонтовых отношений с предками и старшей сестрой. Понимала, как мне хреново живется. У нее всегда находились для меня доброе слово, пирожок с капустой или бутер с колбасой. Когда я заходил к Бюргеру, его мама приветливо общалась со мной. Она спрашивала: «Как дела?» И улыбалась, глядя в глаза… И от этой мимолетной доброты на душе теплело и понемногу начинало оттаивать мое обледеневшее в вечной зиме родительского дома… Сердце. Наверное Бюргер немного ревновал меня к матери. Все время пытался нас развести. Чтобы мы так много не трепались. Он это делал так странно. И конечно… Зря... Через несколько лет у меня появилась возможность уехать в Питер на ПМЖ. А наша дружба с Бюргером к тому времени почти сошла на нет. Он тогда уже работал на блатном заводе холодильников каким-то там ведущим технологом по лучевой сварке. И даже являлся начальником сварочного бюро. Правда в состав этого бюро входил только один человек… Он сам! Но это уже были незначительные детали. Главное, что карьера Бюргера поперла вверх! Он завел себе мажорных коротко стриженных друзей и длинноногую подружку, которой было наплевать на неформалов и рок-музыку. Потом он и сам постригся и начал ходить по выходным в боулинг-клуб. А я… Так и остался Дмитрием Вечером, вечным бродягой и бойцом андеграунда, гитаристом-неудачником, верящим только в одно предназначение - в свою мечту стать рок-звездой! Мы с Бюргером все меньше понимали друг друга. Ему стало неинтересно со мной. К тому же я тогда совсем бросил пить, и единственная алкогольная ниточка, которая связывала нас… Лопнула. Совместные попойки и разговоры за жизнь прекратились. И общаться нам стало вообще как-то… Не в кайф. Однажды я позвонил ему и сказал, что уезжаю в Питер навсегда. И он как-то… Потух. Мы даже не попрощались по-человечески. Последний наш разговор получился абсолютно ни о чем. И закончился он… Ничем. А с ним и закончилась… Наша дружба.
– Да-а… Грустная история. А наша дружба с Бюргером закончилась по твоей вине. Ты решил залить его напалмом в последнем оплоте обосовцев. Ну что ж… Ты автор - тебе виднее!
– Да ладно, Эрм… Не держи зла. Ведь это же искусство. Не люблю я все эти сопливые хэппи-энды! И Маша… Не любит.
– Надеюсь, теперь она наплачется вдосталь!
– До сих пор в шоке, бедняжка! Вторые сутки с постели не встает. Все рыдает. Говорит, что финал вышел просто гениальным!... Да ты не злись… Посмотри на все это с другой стороны: вражеская шпионка погибла так и не выполнив задание. Последние Бесконечно Одинокие Герои остались жить.
– Гуманист хренов… Да плевал я на Героев! Ты убил мою любимую женщину! Единственного человека, который стал мне по-настоящему дорог.
– Извини, Эрм… Если бы вы поженились, жили счастливо и умерли в один день - Маше бы такое точно не понравилось.
– Да сучка она, твоя Маша!
– Да знаю я…
Трубка вновь пошла по кругу… Помолчали…
– Что еще расскажешь, Вечер?
– Вспомнилась мне одна пьянка с Бюргером… Как раз в ту весну, когда я еще стритовал и отношения у нас с ним были мегозашибись. Я помню эту встречу, как будто все произошло вчера. Мы сидим на выходе из старого заброшенного красноярского парка на каком-то жутком бревне под высоковольтной опорой электропередач. Почему-то нам казалось, что в этом месте бухло вставляет сильнее. И мы частенько там зависали. В этот раз мы купили пластиковую литровку портвейна, два стаканчика и пакет орехов. И вот сидим мы в тенечке… Легкий майский ветерок обдувает лицо… Лепота! Мы оба волосатые. С распущенными хайрами. Бюргер - в своей неизменной собственноручно проклепанной черной косухе… Разливает. Я закуриваю «Золотую Яву». Толькое ее родную и курил... Мы никуда не торопимся и в предвкушении попойки ведем беседу. Первым начинает Бюргер:
– Ну что, Димон… Как оно вообще? Сашка пишет?
– Не пишет… Мне все кажется, что где-то я с ней облажался. Что-то не то сказал. Или сделал. И она обиделась… Была бы здесь - все бы исправил! Все бы сделал, как она хочет. Лишь бы любила меня! Лишь бы оставалась со мной… Но нет ее!... А я в таком дерьме! Девчонки… Бухло… Вся херня. Чувствую, что пропасть между нами разрастается с каждым днем.
– Забудь ты ее. Не для тебя она! Подрастет… Найдет себе какого-нибудь мажорика-одногодку. И папа будет доволен. И чуваку этому тоже свезет. Ты ведь ее так расписал, что я уже думаю: не ангела ли случайно подцепил мой друг на стриту своем?
– Ангела, Бюргер… Ангела. Поэтому и грущу... Обломаться с ангелом - это тебе не с человеком.
– А я сейчас и с человеческой женщиной не отказался бы в постельку! Есть у меня подруга одна… Да не дает ни фига! То предки дома, то уроки делать надо. Встреваю, короче. Все свои «Плейбои» уже до дыр зачитал. Душа болит! И не только она… Одна.
– Постелька, друг мой, не самое главное в женщине, поверь... А на природу вывезти ее не пробовал? На пляж там. Голым торсом помаячить перед ней… А может ты вообще у нее первый?! Вот и стесняется.
– Да чистая она еще, как весенний цветок! Я прямо сам боюсь такое чудо испортить ненароком. У Сашки-то твоей кто-нибудь был до тебя?
– А сам не догадываешься? Что может быть общего у ангела с людьми? Ни… Хре… На.
– И то верно! Да ты не обижайся, Димас. Давай лучше выпьем… Сегодня у нас портвейн из стаканОв. Так что дерзай, знаток тостов! Двигай тему.
– Ну ладно… Слушай… В одном далеком горном селении жил мудрый старец. И вот однажды пришли к нему три брата и спросили: «Скажи нам, о старец, отчего все дела земные идут прахом от поступи судьбы?» И сказал им старец: «Я не знаю, братья, ответ на ваш вопрос. Но знаю, что далеко-далеко… За семью морями, за семью горами… Стоит одинокая скала. На ней растет одинокое дерево. А на дереве сидит одинокая печальная птица Феникс. Которая каждое утро падает голой попой прямо в горячий песок! Найдите ее и спросите: почему она так делает? И если она ответит - это и будет ответом на ваш вопрос мне.» Собрались три брата и отправились в путь. Много дорог они исходили. Много морей переплыли. Много высоких гор повидали… Но нигде не нашли одинокой печальной птицы Феникс, которая каждое утро падает голой попой прямо в горячий песок. Совсем уже братья отчаялись. И собрались возвращаться домой ни с чем… Но вот однажды утром они вышли к одинокой скале! На которой росло одинокое дерево. А на дереве сидела одинокая печальная птица Феникс. Обрадовались братья… И спросили ее: «Скажи нам, о птица, отчего ты каждое утро падаешь голой попой прямо в горячий песок?!» И ответила им птица Феникс: «Это потому, что у меня нет друга!» Сказала… И упала голой попой прямо в горячий песок! Так давайте же выпьем… За дружбу!
– Давай, Димон!... Держи пять!... Какой обалденный тост!
И мы выпили! А потом еще и еще… И нам стало так хорошо!... У каждого человека должен быть друг. Любимая женщина. И заветная мечта.
Дмитрий Вечер в последний раз затянулся из трубки и передал ее мне. Я докурил остатки, выколотил об колено бесценный прибор и спрятал за пазуху… Звезды обступили со всех сторон. Мы сидим на краю бездонной звездной пропасти… И молчим. Я смотрю на Вечера. Он закрыл глаза. И улыбается какой-то странной и загадочной улыбкой. Словно чего-то ждет… Проходит несколько минут… И у меня вдруг возникает дикое желание протянуть руки, сомкнуть пальцы на горле своего «папаши» и не отпускать, пока он не обмякнет! Желание настолько сильное и всепоглощающее, что даже ладони пронзает жестокая острая боль. Так уже обрыдло дергаться, как марионетка, на его веревочках! Никого не осталось… Тень мертва. Смерть мертва. Бюргер мертв. Валентинка давно уже гуляет в Лесах Богатых Дичью или плавает обнаженной в Озерах Полных Рыбы со своими подружками. А кого стесняться?!... Сакуру что ли?!... Или Куклу Банш?!... Когда мужчины на охоте, никто не знает, чем занимаются в это время их женщины. Или по крайней мере… Чем они хотят… Заняться.