Мы — разведка. Документальная повесть
Шрифт:
День не принес изменений. Мы стреляли, немцы отстреливались и колонна за колонной уходили по дороге на запад.
Между тем положение нашего полка становилось незавидным. Кончались боеприпасы. Даже у нас, у разведчиков, оставалось патронов на одну-две автоматные очереди. Правда, на каждого было еще по десятку гранат, но они не могли заменить патроны.
Ночь провели под прикрытием скалы, рядом с командным пунктом, а на другой день оказалось, что немцам надоело терпеть наше присутствие и за ночь они обложили полк со всех сторон. Такого нахальства от поспешно отступающих фрицев мы, конечно, не ждали, а потому и не позаботились о наблюдении за действиями врагов. Мы думали,
Подполковник говорил с нами сдержанно, твердо, но все же не так, как обычно давал приказ:
— Обстановка, товарищи, складывается неважно. Враг делает попытку окружить нас, ну а если быть откровенным — полк уже в кольце. Взводу разведки приказываю: вынести знамя. Любой ценой. Немедленно, пока не заняты стыки.
Не знаю, скорее всего, мы бы не выполнили этого приказа. Погибли бы все, но не выполнили. Ведь немцы заняли кругом все высотки и простреливали каждую лощину. Говорят, чудес не бывает. Нет, бывают чудеса! Для нас это было стадо норвежских овец, которое неторопливо двигалось по лощине, минуя высотки, занятые немцами. Решение пришло мгновенно. Быстро снимаем с древка алое полотнище. Наматываю его вокруг пояса под гимнастеркой и стягиваю бушлат ремнем. Потом, прячась за камнями, спускаемся в ущелье и забираемся в середину стада. Овцы спокойны и совершенно не реагируют на наше присутствие. Но нам приходится несладко. Гнемся в три погибели, а овцы больно наступают на ноги и трутся о наши головы и бедра, разукрашивая нас клочьями шерсти. Вместе со стадом мы удаляемся все дальше и дальше, а затем покидаем наших спасителей.
На другой день встречаем своих, наступающих солдат 35-го полка нашей дивизии. Вскоре находим начальника штаба майора Короткова и вручаем ему боевое знамя полка.
После короткого отдыха обгоняем 35-й полк и идем на хвосте отступающих немцев. Не дает покоя судьба товарищей, оставшихся в тылу. Мы стремимся скорее продвинуться вперед, привести подмогу, выручить. Нам все кажется, что роты 35-го полка наступают слишком, медленно.
Через несколько часов продвижение действительно застопорилось. Головная рота, встретив сильный огонь двух тяжелых пулеметов, залегла. Немецкий заслон занял очень удобную позицию и держал под огнем широкий участок дороги. Обойти пулеметы не было никакой возможности, так как справа лежало озеро, а слева отрезала путь река, вытекавшая из озера.
Несколько раз наши солдаты пытались подняться в атаку, но каждый раз несли потери и откатывались.
Так прошло несколько часов. Наше терпение лопнуло. Принимаем решение — помочь пехоте подняться, подав пример. Даю команду приготовиться. В руках Ерофеева баян, захваченный из штаба. Николай Серов пробует гитару. И вот неожиданно для залегшей пехоты вдруг раздаются звуки русской «Барыни». Мы, все одиннадцать ребят, встаем и неторопливо двигаемся по дороге прямо на пулеметы. Они застучали оба. Зашатался и лег Петр Гришкин, падают еще двое разведчиков. Иван Ромахин медленно, как бы раздумывая, опускается сначала на одно колено и еще медленнее ложится головой вперед. Но мы идем, не оглядываясь, только чуть ускоряем шаги. Наш психический марш не так уж подействовал на немцев, как на наших солдат. Они поднялись, обогнали нас, строча из автоматов. Умолк один пулемет, второй.
Мы вернулись к своим. Двое оказались мертвыми. Ромахин и Гришкин живы. Отправив раненых с санитарами, мы похоронили на обочине дороги убитых товарищей, по традиции поставив на могиле автомат, накрытый каской.
Забегая вперед, скажу, что, когда про нашу атаку узнал подполковник Пасько, он немедленно приказал начальнику штаба заранее заготовить на всех нас записки об аресте каждого на десять суток и при первой возможности посадить. Добавлю, что эти десять суток гауптвахты мы отсидели, когда дивизия находилась в резерве Главного командования на Волге.
Наступающие роты 35-го полка ушли далеко вперед, и мы почти до самого вечера догоняли их. Когда подходили к Киркенесу, услышали вдалеке, на западе, артиллерийскую стрельбу. Это означало, что наш полк держался.
Последние немецкие подразделения, покидая город, уничтожили все, что могли. Особенно сильно пострадал порт. Там не оказалось ни одного целого причала. Войдя в город с 35-полком, мы не стали задерживаться и продолжали двигаться на запад, туда, где сражались в окружении наши товарищи.
На западной окраине Киркенеса неожиданно наткнулись на длинные бараки, обнесенные несколькими рядами колючей проволоки. Рядом раскинулось большое кладбище, буквально усеянное стандартными деревянными крестами. Нас встретила и окружила большая толпа женщин, одетых в серые полосатые халаты. Бывшие узницы еще плохо понимали, что происходит, дивились нашим погонам. Многие плакали, обнимали разведчиков, целовали.
Вдруг у одного из бараков раздались громкие крики. Толпа понеслась туда. Побежали и мы. Несколько женщин, просто обезумевших, волокли за волосы по деревянному настилу хорошо одетую девушку, пиная ее ногами и выкрикивая ругательства. Пришлось выстрелить вверх. Женщины отпустили жертву, и девушка поднялась на ноги. Высокая, стройная, одетая в шелковое платье, с массивным браслетом на руке, она резко отличалась от других.
По-немецки спрашиваю, кто она. На чистейшем русском языке кричит, что ненавидит всех нас. По выкрикам женщин выясняем, что это русская, продавшаяся немцам, надсмотрщица, не пожалевшая даже родную мать, сидевшую в лагере.
Мы растерялись и не знали, что предпринять. Потом кто-то из разведчиков сказал, что надо назначить свой трибунал и судить предательницу, как поступали на Украине.
В состав трибунала вошли три женщины — учительница из Ленинградской области и две колхозницы из Белоруссии. От нас включили Николая Верьялова.
Суд был коротким и беспощадным: смерть!
Дело принимало неожиданный оборот — не могли же мы в самом деле расстрелять женщину, хотя она и заслуживала этого. Ни у кого из нас не поднялась бы рука на безоружного человека. В то же время мы сознавали, что это краг, предатель, заслуживающий возмездия.
Но как найти выход, что сделать, чтобы не допустить расправу и в то же время успокоить озлобленных, измученных и жаждущих мести людей.
Мысль как всегда в таких случаях пришла совершенно неожиданно.
Громко, чтобы слышали все, обращаюсь к гудящей толпе и требую внимания. Когда наступает тишина, вызываю двух-трех добровольцев, которые последуют с нами в горы и будут свидетелями расстрела.
Как и ожидал, охотников не нашлось.
Не теряя больше ни минуты, мы уводим девушку из лагеря в Киркенес и сдаем в особый отдел дивизии.
Там же узнаем, что немцы, окружив наш полк, отказались от попытки уничтожить его, а просто держали под обстрелом, пропуская по дороге свои войска, отступавшие из Киркенеса. Полк, правда, понес потери, но они были небольшими.