Мы с королевой
Шрифт:
— Нету тут чистых простыней, — крикнул он в ответ.
Содрогаясь всем телом, Мэрилин лежала на засаленном диване, рядом валялось грязное белье. Вайолет сгребла вонючее тряпье в сторону, уложила Мэрилин на спину и стянула с нее трусы. Королева видела немало ковбойских фильмов и знала, что понадобится горячая вода; она отправилась на поиски чайника и чистого таза. Кухня оказалась на редкость запущенной. Было очевидно, что тот, кто взялся вести дом, давным-давно махнул на нее рукой.
Королева не могла заставить себя прикоснуться к чему бы то ни было
Она уже повернулась, чтобы уйти, но тут заметила яркое пятно. Высоко наверху, на полке, куда запустение еще не добралось, лежал набор из трех детских распашонок — желтой, бирюзовой и зеленой. Встав на цыпочки, королева сдернула вниз целлофановый пакетик. От вида распашонок у нее почему-то сдавило горло.
— Я иду домой, — сказала она.
— Не уходи сейчас-то, он же с минуты на минуту выйдет, — взмолилась Вайолет.
При каждой схватке Мэрилин пронзительно вскрикивала:
— Мне нужен Лесли, мне нужен мой Лес.
— Я вернусь, — пообещала королева.
Она побежала домой и принялась собирать полотняные простыни, полотенца, наволочки, серебряный чайник, чашки с блюдцами, чай, пакет молока, большой фарфоровый таз пятнадцатого века и детские вещички, которые когда-то принадлежали ее прабабке, королеве Виктории. Она захватила их с собой из Букингемского дворца, зная, что Диане страстно хочется дочку.
Она металась по спальне, хлопая створками шкафа в поисках картонок для детских вещей; в постели заворочался Филип. До чего же у него запущенный вид, подумала королева; она начинала понимать, как легко впасть в такое состояние и как, наверное, трудно из него выбираться.
Они с Вайолет помыли Мэрилин, надели на нее одну из ночных сорочек королевы, застелили диван белым полотном и стали готовиться к появлению ребенка. Фарфоровый таз был наполнен кипятком, детское бельишко разложено возле камина, чтобы согрелось, а придурковатому парню велено приготовить чай — используя королевские чашки с блюдцами старинного доултонского фаянса.
— Разобьешь хоть одну чашку, я тебе, дубина, враз шею сверну, — пригрозила Вайолет.
Королева принялась устилать плоскую картонную коробку принесенными из дома полотенцами и наволочками.
— Мы будто снова в куклы играем, — сказала она Вайолет. — И мне это очень нравится. Когдагда Мэрилин заберут в роддом, надо будет в этой вонючей дыре прибраться. Хоть бы она слово сказала, корова несчастная. Неужто мы бы ей не помогли?! И постирушку бы устроили, и ребеночку кой-чего собрали бы; и какой-никакой порядок бы тут навели.
— Наверное, она была слишком подавлена и не справлялась с домашней работой, как вы думаете? — спросила королева. — Я знаю один подобный случай.
— А насчет этой чертовой «скорой» я нашему члену парламента обязательно напишу, — сказала Вайолет, проверяя, не показалась ли головка ребенка. — Вот выясню, как его зовут, и напишу. Безобразие какое. Я
Тем не менее она действовала уверенно и сноровисто; королева изумленно наблюдала, с какой готовностью Мэрилин выполняет команды Вайолет, то приказывавшей ей тужиться, то отдохнуть чуток.
— Вы учились сестринскому делу, да, Вайолет? — спросила королева, прокаливая над газом ножницы.
— Нет, у нас в семье никто ничему не учился. Я даже сдала на стипендию, да только не до школы мне было. — Самая мысль о полном среднем образовании рассмешила Вайолет. — На форму и то денег не могли наскрести, да и вообще, пора было идти на заработки.
— Как это несправедливо, — сказала королева.
— Ох, Вайолет, — вдруг взвизгнула Мэрилин, — ой, мамочки, больно!
Вайолет промокнула лицо Мэрилин белоснежным личным полотенцем с монограммой, заглянула ей между бедер и сказала:
— Головку уже видать, вот-вот выйдет, скоро ты малыша своего возьмешь на ручки.
Лесли-Керри-Вайолет-Элизабет Монк родилась в два часа десять минут ночи, и весила она пять фунтов и шесть унций.
— Чуток побольше, чем пакет картошки, — заметила Вайолет, готовясь перерезать пуповину, связывавшую мать и дитя.
Королева зачарованно смотрела на ребенка — девочка лежала у Мэрилин посреди живота, словно розовый камушек на широком белом берегу. Вайолет попросила королеву запеленать малышку и вытереть ей личико. Когда это было сделано, веки у крохи поднялись, и на королеву глянули ярко-синие глазки, как сапфиры на той брошке, что подарили ей родители по случаю появления на свет Чарльза.
Королева протянула Лесли что-то лепетавшей Мэрилин — та была рада-радешенька, что боль отпустила и что ребенок «в порядке, не уродка какая или еще чего-нибудь». Придурковатого парня, заварившего без всяких просьб еще чаю, щедро похвалили. Лесли уложили в картонную люльку, и женщины сели пить густо-оранжевую жидкость.
Придурковатый братец Лесли открыл дверь, и в комнату вошли трое маленьких ребятишек в замурзанных майках и штанишках.
— Хотят на ребенка поглядеть, — сказал он. — Ты их своим криком разбудила.
— Это девочка, — сообщила пасынкам их незаконная мачеха. — Я ее назвала Лесли, в честь вашего папки.
Королева вымыла детям руки и мордашки. Потом им разрешили по очереди подержать ребенка. Затем она отвела всю компанию наверх и уложила всех вместе на двуспальную кровать под драные одеяла.
На площадке она вдруг увидела собственное лицо: вырванная из газеты страница была приклеена скотчем прямо к стене. Монархиня была сфотографирована во всем блеске — на открытии сессии парламента. Королева быстро осмотрела спальни и ванную. Тяжкий дух нищеты и безысходности ударил ей в нос, в легкие, въелся в одежду, казалось, что все тело облеплено мерзкой пленкой.
Надо полагать, к этому запаху в конце концов привыкают, подумала королева, спускаясь вниз, чтобы открыть дверь; на пороге стоял рассыпающийся в извинениях врач «скорой помощи» — они наконец-то разыскали переулок Ад.