Мы с Варварой ходим парой…
Шрифт:
Закон подворотен они усвоили четко: на каждого отмороженного найдется еще более отмороженный. И это будет не просто урод, развлекающийся за чужой счет, — нет, это будет Настоящий Беспредельщик.
Именно в этом образе я и предстала перед ними. Безумная с Собакой. Стафф, менее чувствительный к эффектам, еще пытался что-то нам сказать… Но Варишна… Ах, эта Варишна! Ну не боится она стаффов. Не нападает — просто не боится. А какой смысл в драке, если тебя игнорируют? Вцепиться Варе в холку стафф не смог — не дал натянутый поводок. Видимо, когда ублюдки еще не были ублюдками, они отработали выгул на поводке до автоматизма. И на том спасибо.
В общем, обошлось без крови. Психическая атака
Все это время он молча стоял у стены. Он понимал — в эту ночь решается его судьба. Он не бросился к нам с благодарностями, не стал юлить, заискивать, лизать руки. Он сделал больше. Подошел и сел передо мной. Близко-близко. И посмотрел своими карими глазами. В них больше не было смерти.
Пятнадцать минут второго. Мы сидим на земле — все трое и думаем о жизни.
… Я не смогла его там оставить. Черт, черт, черт! Я знала, что это неправильное решение, но не смогла. Я прицепила к чужому ошейнику рулетку и сказала: «Ну что, Рыжий, пошли?» И появилось имя. Оно и было, это имя. Просто я произнесла его.
Рыжий сначала не поверил. А потом ПОНЯЛ. Наши незримые связи обернулись вполне конкретным шнуром рулетки. Он готов был пойти со мной куда угодно, он в нетерпении бежал чуть впереди, но возвращался спросить — я правильно иду? Хвост распушился, движения стали энергичными. Черт, он даже сам изменился — словно стал моложе и бодрее. И он умел ходить на поводке. Мы видели свои окна — единственные освещенные в доме. Мы всегда оставляем свет — чтобы возвращаться. Но мы шли не домой.
Мы шли на ту стоянку, где нас ждали в понедельник. Было ли это предательством? Доверившийся, радостно бегущий рядом пес, старающийся угадать все желания нового хозяина — я увлекала его в дебри стоянок и строек. Все дальше и дальше от света, окон, домов, ждущих нашего возвращения.
Охранник посмотрел неодобрительно. Еще бы — перед ним была юродивая и навязчивая. Таскает ночью собак по всему району. И сама не спит, и людям не дает. И курит одну за другой. Затянется несколько раз — бросит, через минуту снова рассеянно по карманам хлопает в поисках пачки… Да, с явным приветом.
А пес понравился. Но все равно — «приходите в понедельник».
А Рыжий, словно понял. Сначала громко и гневно лаял, а потом сел рядом со мной, закрыл глаза и… как-то внутренне смирился, что ли. Мне даже казалось, что его покачивало: «…Делайте что хотите… я вам верил». Может, меня уже саму качало? «…В понедельник. Ничем не могу помочь», — голос издалека.
Пес рвал поводок в сторону дома.
Дома я тихо сползла по двери. И села, почти уже по традиции, на пол. Собаки устроились рядом и смотрели на меня. Варишна — все с большим непониманием. Рыжий нетерпеливо: ему хотелось все поскорее обнюхать. Я сняла с него ошейник, распутала веревки, расцепила строгач. Провела рукой по густой короткой шерсти — незнакомое ощущение для пальцев… Дунула в смешные стоячие уши — незнакомая картина для глаз… Рассмотрела впервые его усы — вроде не седые. Зачем-то вяло спросила: «А что у тебя с зубами, милый?»
Милый не ответил, а я устыдилась своего коновальского интереса. Какие зубы, господи.., зубы, уши.., глаза, лапы, хвост… Мысли в голове уже путались… Пес, устав ждать приглашения, сам побежал смотреть территорию. Я тихо сказала его ускользающей спине: «Все будет хорошо, Рыжий…»
Рыжему было выделено место — из наспех сдернутого с кресла покрывала и запасного коврика.
Место тотчас оккупировала Варвара. Она немедленно устроила на новой подстилке
— Здесь я живу, — поджав губы, шипела она. — А ты кто такой? Куда пошел? МАМ! — срываясь на обиженный вопль. — Он взял мою игрушку!!!
Пока жадина Варвара накачивалась дармовой водой, Рыжий подтянул канатик и рвал из него нитки. На попытку Варвары приблизится — тихо, но грозно рычал. Варишна поняв, что за рупь двадцать чужака не возьмешь, сменила тактику: осторожно, преувеличенно радостно махая хвостом и делая заинтересованное лицо, стала сужать круги. Рычание — отскок. Хвост пропеллером. Типа — ты чего, братан, да все свои люди! Слыш, братан, расслабься! Сближение. Рычание — отскок.
Я отстраненно наблюдала за Рыжим. Какой-то он не такой. Не такой, как Варишна. Не так дышит, не так смотрит, и эти поднятые уши — словно прислушивается к чему-то, что должно прозвучать, а я никак не могу расслышать…
Три часа утра. Боже мой, этот день никогда не кончится? Рыжий ходил за мной как хвост, скребся в закрытую дверь ванной, бился о закрытую дверь кухни — куда я удалилась курить. Бился и выл. Тогда я еще не знала, что это гвоздь программы — протяжный, с переливами, вой. Открыла дверь и запустила страдающую собаку. Надеясь, что он сам выйдет, нюхнув дыма. В свое время с Варишной мы поняли друг друга именно так. Ничуть не бывало: пес сел в центр кухни и уставился на меня круглыми глазами. Теперь в дверь билась Варишна: «Откройте! Что вы там делаете?!»
Решив, что битвы божьих коровок, в которые грозилась перейти наша эпопея, подождут до завтра, я дала сигнал к отбою. Варвара ревностно сидела у кровати и давила косяка. Рыжий наматывал круги, цокая когтями по линолеуму. Закрываю глаза. Чтобы открыть их через минуту. И вытянуть руку к ночнику. Что опять? Варишна взгромоздилась на кровать, Рыжий пытался подойти поближе. Одна рычала, другой скулил. Примерно под такой аккомпанемент и прошла ночь.
Иногда мне удавалось провалиться в сон, но тут же я из него выныривала: Варвара яростно чесалась, кровать ходила ходуном. Рыжий плакал во сне, прикорнув на коврике у кровати. Я поздравила себя с тем, что ко всему прочему у нас у всех будут блохи, глисты, клещи и невроз — от стресса. Мне казалось, что блохи уже ползают по мне, и тоже чесалась. В бок сильно давил отвоеванный канатик. Рыжий плакал с переходом на вой.
Из сна-обморока я вышла только к 9 утра. И проснувшись, очутилась в кошмаре. В комнате чем-то воняло, моя аллергия на собачью шерсть за ночь славно разгулялась: к сыпи на лице добавились еще и расчесы, Рыжий скулил, Варвара, набычившись, сидела у окна. Я чувствовала себя как с тяжелого похмелья. Во мне бродила усталость, чувство вины, жалость, раздражение и в сто тридцать восьмой китайский раз удивление своей способности попадать в истории.
Не обошлось и без подлой мыслишки вывести Рыжего на улицу и сказать ему: гуд бай. До понедельника. Откупившись подстилкой в любом выбранном им месте и грузовиком корма. И навещать его, разумеется. И любить — на расстоянии. Зарубив на своем дурацком сердце, что все широкие жесты, приправленные жалостью, — не для меня. Кишка тонка. Слишком привыкла к своему образу жизни и молчаливой доброй Варе, чтобы что-то менять. Не могу и НЕ ХОЧУ этого делать.