Мы смеёмся, чтобы не сойти с ума
Шрифт:
Неожиданно встал подвыпивший Шаинский:
— Нечего у нас летать! Будете летать — будем сбивать!
Генерал слегка оторопел от этого неожиданного заявления, но спокойно сказал:
— Мы не выбираем. Согласно присяге, мы подчиняемся приказу...
— Нас, — перебил Шаинский, подчеркивая слово "нас" — ваш приказ не интересует. Летайте где хотите, но к нам мы лезть не позволим.
— Мы — военные люди, — пытался объяснить летчик, — и летим туда, куда нас посылает командование, — но Шаинский гнул свое:
— У нас вы не разлетаетесь — будем сбивать. Мы отобьем охоту воевать против нашего государства! А еще раз полезете — будем уничтожать прямо на советских аэродромах.
Мы с Зубковым слушали нашего обычно тихого очаровательного, а тут вдруг разгулявшегося,
Что самое удивительное, ни один из присутствующих не поспешил выступить с фальшиво-патриотическим заявлением, доказывающим его любовь к советской власти; наоборот, они даже как бы сочувственно отнеслись к сказанному Шаинским.
— Я прекрасно понимаю вашу позицию, — сказал Команин, — но меня немного удивляет тот факт, что вы написали такое количество прекрасных русских песен, а живете мыслями и чувствами Израиля.
— Все мои песни — еврейские, — заявил Шаинский. — Это переделанные под якобы русские песни кадиши. Смотрите, — сел за рояль и начал играть сначала свои песни, а потом соответствующие им еврейские молитвы, подробно объясняя, как он их подгонял под русский колорит.
Вечер закончился всеобщим повальным хохотом.
Александр Лонгин
Саша Лонгин уехал в 1975 году, вызвав всеобщее недоумение: никто его не притеснял, он был ведущим конферансье в оркестре Олега Лундстрема, успешно работал диктором на радио и актером в театре, но, тем не менее, решил одним из первых вдохнуть воздух свободы. Оказавшись в Америке, Саша первым делом позвонил в Москву и попросил выслать ему гречневой крупы. Я сделал вывод, что в Америке нет круп. Потом он попросил черного хлеба. Забегая вперед, в 1997 году я привез ему батон черного хлеба, но он сказал, что этот хлеб крашеный (не зная, что хлеб красят везде, т.к. черной муки не существует), он это американское дерьмо не ест и тут же сожрал его до последней крошки. Из последующих его звонков и писем мы вынесли впечатление, что в Америке давно наступил голод, ничего нет, а то, что есть — не то: Короче, Лонгин плавно влился в категорию тех эмигрантов, которые бросили страну, чтобы не видеть этого кошмара, но нравится им только то, что было. Таких, к сожалению, много, и с этим ничего не поделаешь — на всех мышьяка не напасешься. Саша обладает импозантной внешностью типа Саввы Морозова, Шаляпина или крупного американского миллионера-фермера. Одет он тоже под миллионера — висящие тряпки и мятые сникерсы. Поначалу Саша обосновался в Вашингтоне, где работал таксистом. Он был вечно голоден, поэтому в кармане у него лежала булочка, а во рту всегда торчала большая сарделька, которую его пассажиры принимали за сигару. Это его : спасало с его английским: учитывая, что понять выходца с юга невозможно, пассажиры, слыша . бессмысленный набор звуков, издаваемых Лонгиным и видя сигару-сардельку, думали, что перед ними - техасец и не задавали лишних вопросов.
Я не знаю, каким был Саша в молодости, но в старости — это самец с мертвой хваткой. Вечно в поиске новых баб, и находит. Предпочитает моложе себя лет на 80, но не оставляет вниманием и остальные возрастные категории. Специально распустил о себе слух, что он импотент и под видом импотента перетрахал жен всех своих друзей и знакомых. При этом, однако, великодушен. Саша привез из Союза молоденькую жену, которая его здесь бросила. Я при встрече хотел было выразить свое сожаление, но Саша меня удивил:
— Что ты, Борис! Она сейчас живет с замечательным человеком, и он, говорят, ее прекрасно трахает — дай ей Бог!
И так каждый раз. Когда его бросают, он не о мести думает, а о том, чтобы ее качественно трахал хороший человек. И надо сказать, что у него легкий... ну, скажем, рука — все его бывшие возлюбленные прекрасно устроены. Саша сугубо городской житель — Москва, Ленинград, затем Вашингтон, но он вдруг бросил Вашингтон
Хозяйство оказалось большим и состояло из двух огромных собак, двух лошадей, большого козла, голубятни, крысы Зайки, мышонка Арончика и большого полуразвалившегося и невероятно грязного дома, в котором необходимо было повесить плакат "Выходя, вытирайте ноги". Весь этот зверинец, за исключением мышонка и крысы, достался Лонгину от предыдущих хозяев, каждый из которых говорил на своем языке. Животные, в свою очередь, также понимали каждый свой язык. Лошади знали английский. Собаки понимали только идиш. Козел понимал и, кажется, пытался говорить по-польски. Мышонок и крыса в совершенстве овладели русским с большой примесью мата. Иногда, выпивая, Саша путал с кем надо говорить на каком языке, что было очень смешно и вызывало смятение в зоопарке: козел, например, никак не мог понять, каким образом он должен охранять дом.
Саша накормил собак, лошадей, козла и отправился к голубям. Открыл голубятню, просунулся туда по пояс и секунд через 10 вылез — весь от макушки до пояса белый, ни одного черного пятнышка, это ж надо так обосрать человека и в такие кратчайшие сроки! Саша тоже был удивлен и сказал, что у голубей, вероятно, что-то случилось: так его еще никогда не обсирали. Снова, уже полностью, залез в голубятню, через некоторое время весь белый, превратившийся в древнегреческую скульптуру, вылез, держа в руках окровавленного голубя, и резюмировал:
— Зайка — сволочь, и она еще об этом пожалеет. Грозный как Зевс во гневе, зашел в дом и громовым голосом крикнул:
— Зайка, сука!
Откуда-то появилась здоровая рыжевато-серая крыса.
— Ну ты что ж, блядь, я тебя предупреждал? Зайка виновато скребла лапкой, опустила глазки, и всем своим видом пыталась выразить полное раскаяние, что плохо сочеталось с довольной наглой мордой.
— Предупреждал. Три дня на голодном пайке! Пошла на хуй отсюда! Крыса скрылась.
— Арончик! — уже игриво, с ласковыми нотками крикнул Саша. Из дырки в плинтусе вылез мышонок с торчащими ушками; глазки веселые осмысленные и ждущие подарков. Саша направился к холодильнику и, приговаривая:
"Сейчас, Арончик, сейчас, малыш, папочка все приготовит, вот только играть сегодня не будем: у меня гости, поиграем завтра", — вытащил кусочек колбасы, кусочек сыра, сухарик и разложил для Арончика все эти лакомства. Закончив сюсюкать с мышонком, Саша, по-прежнему весь в говне, с сияющим лицом повернулся ко мне и произнес:
— Ну, ты понял, почему надо жить здесь? Понял, как это прекрасно?! Гете сказал, что самое большое несчастье для человека — потерять разум. В отношении Лонгина я категорически не согласен с Гете. Для Саши самое большое несчастье — сохранить его. Это же какое-то чудо: советский человек в глуши, в грязи, с мышами и крысами, в полном говне — и отнюдь не в фигуральном смысле — и счастлив! Саша влюбился в Катскильские горы и решил всех нас приобщить к деревенской жизни. В горах продавался большой участок земли, и он загорелся идеей построить для артистов дачный кооператив. Обзвонил и пригласил на собрание всех потенциальных пайщиков, и, поскольку в числе приглашенных им артистов был Эмиль Горовец, который в то время находился в натянутых отношениях с Александровичем, на меня была возложена задача убедить Александровича принять в этом участие. Я красочно описал Михаилу Давидовичу преимущества жизни на свежем воздухе, прелести рыбалки и сбора грибов, объяснил, что наконец-то у нас появится культурный центр и в конце концов убедил, что это то, о чем Александрович мечтал всю свою жизнь.