Мы такие же люди
Шрифт:
Едва я приступил к рассказу, как пошел дождь.
– Будет сильный дождь, - сказал Гарри и умолк, не зная, как я отреагирую на это косвенное приглашение забраться в шалаш.
– Я залезу в шалаш вместе с вами, - сказал я.
– Хорошо, - ответил Гарри.
– Там сухо.
Я стал на колени и пополз на четвереньках через низкий вход.
– Вы уж извините, - сказал мне вслед Гарри.
– Здесь пахнет дюгонем. Мы ели дюгоня. Извините, дурной запах.
Все залезли в шалаш - женщины с грудными младенцами, дети, мужчины.
Мои слова звучали в полной тишине; когда же начинал переводить Гарри, слушатели реагировали, издавая различные звуки.
Размахивая в темноте руками, Гарри вкладывал много энергии в пересказ каждого отрывка. Он точно воспроизводил мою интонацию и эмоциональные ударения.
В одном месте, описывая человека, который в темноте пересекал болото, я сказал:
– Слышу, идет - шлеп-шлеп-шлеп по воде. Слышу, подходит ближе шлеп-шлеп-шлеп.
Мне было интересно, как Гарри передаст "шлеп-шлеп-шлеп".
Дойдя до этого места, он шесть раз повторил какое-то туземное слово с точно такой же интонацией.
Пока я рассказывал, ни один ребенок не заплакал. Время от времени я слышал, как какой-нибудь младенец причмокивает, прильнув к материнской груди.
Когда я, наконец, собрался уходить, дождь прошел. Деревья снова были освещены лунным светом.
– Посмотри-ка на луну, Гарри, - сказал я, когда мы вышли из шалаша. Наверное, у твоего народа есть много рассказов о луне.
– Да, есть, - сказал он и добавил: - Есть один хороший рассказ.
– Расскажи мне!
– Я не все помню, - сказал Гарри.
– Я слышал этот рассказ от стариков, когда я был молодой, давным-давно...
– Попробуй!
– попросил я.
– Это история про луну и про рыбу. Раньше они не были луной и рыбой; они были два человека. Одного звали Луло - голубая рыба, а другого Нулланди.
Они говорили на языке людей, оба были женатые, и у обоих были дети.
Однажды Луло, голубая рыба, сказал: "Придет день, и я умру. Я знаю, что не буду жить вечно. Я покину жену и детей. Я буду мертв. После смерти нет жизни".
"А я не собираюсь умирать, - сказал Нулланди.
– Я не умру никогда. У меня будет короткая смерть, а потом я снова оживу".
"Я не увижу больше ни жены, ни детей, - сказал Луло.
– Я умру навсегда".
"А я умру вон там, - ответил ему Нулланди и показал на восток.
– Я превращусь в луну и умру ненадолго, а потом снова оживу. Ты говоришь, что умрешь навсегда, - значит; ты умрешь навсегда".
"Все люди, как и я, будут умирать навсегда", - сказал Луло.
"Нет, - сказал Нулланди.
– Со всеми случится то же, что и со мной, когда я превращусь в луну. Они умрут ненадолго, а потом снова оживут".
И они превратились в луну и рыбу. И луна умирает ненадолго и снова оживает. А
27
ФРЕД
Каждый день во время отлива женщины Милингимби ищут на обнажившихся скалах и отмелях съедобных моллюсков. Однажды, вскоре после моего приезда, я пошел понаблюдать за ними. Когда я проходил по берегу, ко мне решительным шагом подошел средних лет абориген с живыми глазами и, улыбаясь, сказал:
– Меня зовут Фред. А тебя?
Я сказал ему свое имя, и он его повторил.
– Хочу посмотреть, как женщины собирают моллюсков, - сказал я ему.
Фред пренебрежительно фыркнул. Он был явно невысокого мнения о женщинах.
– Давай поговорим, а? Это гораздо приятнее. Женщины все равно понесут моллюсков мимо нас. Тогда и посмотрим.
Он огляделся вокруг, соображая, куда бы меня посадить, и принес банку из-под керосина. Я сел, а он присел рядом на корточках.
Фред был одет в старые спортивные трусы. В руках он держал ч копьеметалку, хотя копья у него не было. Грудь и плечи пересекали выпуклые шрамы от надрезов.
В поисках темы для разговора я спросил его, что это за шрамы. Он неохотно ответил:
– Мы делаем рубцы, так красивее...
– Как наносят такие рубцы?
– спросил я.
Фред ответил скороговоркой, словно это скучная тема для беседы:
– Острым камнем. Потом в надрез втирают золу. Получается красивый шрам.
Фред нетерпеливо махнул рукой, как бы покончив с этим вступлением, и перешел к основному:
– Ты знаешь Америку, а?
Он услышал об Америке от американских летчиков, размещавшихся во время войны неподалеку от миссии Милингимби.
– Я никогда не был в Америке. Америка за океаном.
– Там много курева - "Лаки Страйк", "Кэмел"...
– Много сигарет давали тебе американцы?
– спросил я.
– Много. Американцы - все как один настоящие джентльмены. Верно, что Америка очень большая?
– Да. Там живет много людей. У них большие дома, такие высокие, как четыре дерева, поставленные одно на другое.
Мои последние слова едва не изменили отношения Фреда ко мне. Он посмотрел на меня с некоторым сомнением, но когда я его заверил, что говорю правду и у меня в комнате есть снимки таких зданий, то вернул себе его дружеское расположение.
Я попросил его рассказать что-нибудь о своей жизни. Фред сказал:
– Родился я у залива Бокаут. Мой отец и мой дед, все наши старики пришли издалека давно-давно... Моя мать была из одного племени, отец - из другого. Я оставил мать, пошел за отцом. Говорил на языке отца. Теперь говорю иногда на языке матери, иногда на языке отца.
Тут я опять сказал, что хотел бы присоединиться к женщинам, которые ищут моллюсков.
– Женщины!
– фыркнул Фред.
– От иных женщин - одни неприятности. Болтают да болтают ночи напролет. Мы поедим моллюсков, когда они их наберут.