Мы вернёмся (Фронт без флангов)
Шрифт:
– На то есть причина, – напуская на себя таинственность, ответил майор Крюге. – Генерала пригласили в штаб верховного главнокомандования для участия в разработке плана предстоящей операции. Наступление, господин полковник!
– Доложите командующему нашу безмерную радость по этому поводу. В этой дождливой стране ржавеет оружие, если его долго не пускать в ход.
Крюге иронически усмехнулся.
– Обязательно доложу, господин полковник. А как дела с партизанами? У них не заржавело оружие?
Глобке
До своего кабинета полковник Глобке не дошел. В коридоре его нагнал посыльный фельдфебель. Он щелкнул каблуками и отрапортовал:
– Разрешите доложить, господин полковник. Вас разыскивает господин командующий.
"Опять о партизанах!" – досадливо подумал Глобке.
Фон Хорн, протягивая чашечку черного кофе полковнику, спокойно и непринужденно сказал:
– Я обещал вам, полковник, лично заняться пленным перебежчиком, которым вы хвастались. Я хотел бы задать ему несколько вопросов.
– Смею спросить, господин генерал, когда вам угодно его увидеть?
– Если ваш перебежчик на месте…
Глобке осторожно поставил на столик кофе и, стараясь неслышно ступать по ковру, подошел к столику с телефонами. Снял трубку прямой штабной связи, коротко приказал:
– Перебежчика – к генералу! Быстро!
Через несколько минут распахнулась высокая дверь, и офицер доложил:
– Господин командующий! По вашему приказанию русский перебежчик, офицер Красной Армии Петренко доставлен!
– Пусть войдет! – разрешил фон Хорн.
Он вошел и остановился посреди комнаты, не решаясь подойти ближе. На нем была все та же гимнастерка, но уже без ремня. Пряжка ремня тоже могла считаться оружием. Пришлось ему снять и хромовые сапоги. Его переобули в немецкие солдатские ботинки.
По мундиру и погонам, по обстановке в кабинете, далеко не по-походному роскошной, Петренко догадался, что он предстал перед человеком высокого ранга. Здесь надо понравиться – и только. Тогда придут и доверие и карьера.
Вдруг охрипшим голосом выкрикнул:
– По вашему приказанию, господин генерал!..
И замолк, не зная, как называть себя в новом своем положении.
Не знал Петренко, и как он будет объясняться в этом кабинете, не владея языком своих хозяев.
Он не слышал – ковер скрадывал шаги, – как за ним в кабинет вошел переводчик и остановился у двери, безмолвный и неподвижный, человек-автомат, человек-машина.
Фон Хорн вбросил в глаз монокль, окинул взглядом Петренко с ног до головы и спросил:
– Что он лепечет?
Переводчик ответил:
– Он вас приветствует, господин командующий!
– Хорошо! – коротко бросил фон Хорн. – Пусть он расскажет о себе…
Переводчик подошел
– Господина командующего интересует, кто вы. Рассказывайте. Все.
Долгими ночами, обдумывая побег и сдачу в плен, Петренко готовился к тому, что он им расскажет.
Кто-то ему говорил, или он где-то читал, что немцы сентиментальны. И Петренко начал:
– С большевиками у меня старые счеты…
– Зер гут! – одобрил генерал.
Что-то спросил по-немецки. Переводчик перевел:
– Генерал спрашивает, вы коммунист?
Петренко с таким возмущением замотал головой, что его льняные волосы рассыпались и закрыли лоб.
– Нихьт! – воскликнул он. – Коммунисты моего отца арестовали в тридцать четвертом году, добро наше отобрали, мельницу взяли, лошадь взяли, двух коров увели, хлеб выгребли… Я все это время, можно сказать, не жил, вас дожидался. Верил: придете, порядок наведете! Я рад, что нахожусь среди вас, потому как считаю немцев настоящими хозяевами.
Глобке посмотрел на часы.
– Осмелюсь напомнить, господин генерал, нам нужны сведения об отряде. Генерал Оберлендер ждет.
Фон Хорн согласился.
– О себе герр Петренко может и написать, разумеется, подробно, а сейчас нужно рассказать об отряде.
Петренко старался, как мог. Он рассказывал обо всем, что видел своими глазами, что знал от других. Говорил, стараясь не упустить мельчайшие детали.
Глобке разложил на столе топографическую карту и по ходу рассказа делал на ней пометки, фиксировавшие путь отряда Млынского и место его предполагаемой дислокации.
Петренко замолк. Фон Хорн соизволил улыбнуться.
– Зер гут, зер гут. Эти сведения нужны германской армии!
– Я выполнил свой гражданский долг, господин генерал! – радостно выкрикнул Петренко, выслушав перевод.
Фон Хорн на минуту задумался. Затем снял телефонную трубку и соединился с начальником гестапо.
– Я подготовил для вас находку. Незаменимый полицейский.
Петренко увели…
Фон Хорн обернулся к Глобке.
– С этим диким сыном степей все ясно. Вы жаловались, что гестапо не в силах справиться с энкаведистом! Как это у них называется точнее… Напомните мне это русское слово.
– Господин командующий, красных разведчиков именуют чекистами.
– Че-кист, – повторил командующий. – Впрочем, это все равно, что коммунист. Приведите его.
Ввели невысокого кряжистого человека в наручниках. Лицо сплошь в кровоподтеках. Выступала и свежая кровь. Он прихрамывал. От рубахи остались окровавленные клочья.
Фон Хорн сделал знак, чтобы сопровождавшие пленного гестаповцы покинули кабинет, пристально всмотрелся, желая увидеть глаза пленного, но увидел лишь едва заметные щелочки. "По глазам били", – подумал он и сказал по-русски: