Мы вернёмся (Фронт без флангов)
Шрифт:
– Пригласите ко мне этого Шмиля. Хочу поговорить с ним с глазу на глаз. В прихожей обыщите: нет ли какого оружия? Всяко бывает.
Охрим вошел настороженной походкой, оглядываясь.
– Здрасте, товарищ командир!
– Здравствуйте. Присаживайтесь… Кем в полиции работали?
– Старшим следователем.
– Немалый пост!
– По блату, товарищ командир: начальник полиции, Раздоркин, по оплошности деда с бабкой мой дядюшка. Он и приветил племянничка.
– Кто направил вас в наш отряд?
Охрим почувствовал себя неловко. Наступила минута, та ответственная минута, которую
– Как бы вам сказать, чтобы вы враз поверили. Я Охрим как бы в двух лицах. Это вы точно угадали, что меня направили в ваш отряд. Гестапо направило. Верно и то, что я согласился выполнить задание гестаповцев. Правда, самую малость покуражился. С ними шутковать опасно. Не дураки.
Охрим подробно изложил, кто его направил в отряд и с каким заданием. Передал письмо Млынской.
– На все это я пошел, повторяю, совершенно добровольно. Мало того, я ожидал такого задания, а когда получил его, считал себя счастливым человеком. Хотите верьте, хотите нет, но я радовался, как дите.
Млынский не спускал глаз с Охрима. Он и противен был ему и симпатичен: признался ведь, нашел в себе силы.
– Вот вы глядите на меня, товарищ командир, и небось думка у вас: "Ну и подлец же ты, Охрим". А я не подлец. Ей-ей, не подлец. На службу в полицию я пошел по совету соседа по дому, Павла Матвеевича. Он у нас секретарем подпольного горкома партии.
– Как фамилия? – оживился Млынский.
– Самойлов. Павел Матвеевич Самойлов. У него на левой щеке родимое пятнышко в копейку. А начнет говорить что, все руками от себя отгребает.
"Точно, Самойлов! – убедился Млынский. – Живой, значит!"
И к Шмилю:
– Продолжайте.
– Так вот Самойлов хорошо знал меня и доверял мне. "Нам, Охрим, нужен свой человек в полиции, – сказал он, – тебе придется пойти в полицию. Будешь помогать нам. А мы по приказу партии в глубоком подполье работать будем". Сами понимаете, я не мог ослушаться партийного секретаря, потому как уважал и верил ему, как себе. А чтобы мне веры больше было, он дал мне кое-какие документики и легендочку придумал. Как порешили, так и сделали. Все, что творилось в полиции, товарищ Самойлов знал до тютельки. Снабжал я его и документиками разными, и бланочками всякими. Одним словом, службу нес… – подумал, поправился, – несу исправно. А что на душе, сами понимаете. На глазах людей честных истязают, а я в стороне должен остаться. Я же не сукин сын, чтобы руки в ход пускать. Правда, голоса не жалел: кричал, ругал людей – это для немцев и их овчарок, чтобы не заподозрили. Словом, на душе кошки скребли, душу в кровь раздирали. Своему врагу не пожелаю такой должности. Теперь вижу, поняли, товарищ командир, почему я радовался, как дите, когда мне предложили к вам направиться. Самойлов, когда узнал об этом, тоже обрадовался. Мы, сказал он, давно ищем возможность установить связь с отрядом Млынского. Это боевой отряд, сказал он, и вместе мы такие дела будем делать, что немцам тошно станет.
Охрим вдруг поднялся.
– Что же это я, товарищ командир, вроде как байки вам рассказываю. Вы же мне можете и не поверить.
Резким движением Охрим отвернул пиджак, ловко распорол подкладку, достал сложенный листок бумаги, протянул майору:
–
– "Податель этой записки, – читал Млынский, – человек наш до мозга костей. Полицаем стал по моему совету. Как тебе известно, Иван Петрович, я оставлен в городе для работы в особых условиях. Когда узнал, что и ты обосновался под боком, я стал искать пути связаться с тобой. Возможность такая представилась, и мы незамедлительно воспользовались ею. О паролях и явках, о способах бесконтактной связи мы уполномачиваем вести переговоры с тобой подателя этой записки, Охрима. Наши предложения он доложит.
Крепчайше жму руку. Твой Павел".
Млынский дружен был с секретарем горкома партии Павлом Матвеевичем Самойловым, хорошо знал его почерк, его любимые выражения "наш до мозга костей", "крепчайше жму руку".
"Письмо его", – решил Млынский. Да и опыт работы в органах государственной безопасности подсказывал, что Охрим говорит искренне. Невольно воскликнул:
– Вот это да! Вот это здорово! – И уже сдержанно: – Сами понимаете, в нашем деле каждого человека нужно знать. Вы привели девять человек, а кого знаете по-настоящему?
– По-настоящему никого. А все же за двоих могу поручиться, глаз у меня мало-мало наметан на людей.
– Тут на глазок нельзя, Охрим. Давайте договоримся так. Для всех, кто вас окружает здесь, вы тот, кого прислало гестапо. И ведите себя так, как учили вас там. А наши дела мы будем обговаривать вот тут, у меня. Подозрений это не вызовет ни у кого, даже у немецкого агента, если им удалось заслать в отряд своего человека. Вы привезли мне письмо жены…
– Мне кажется, оно поддельное, но это моя догадка, не больше. Жену вашу не видел.
– Разберемся, Охрим… Так вот, я получил письмо от жены. Я обдумываю, взвешиваю все "за" и "против", возникает необходимость – советуюсь с вами. Все логично, не правда ли?
– Оно конечно, – подтвердил Охрим.
– Вы город хорошо знаете?
– Я в нем вырос.
– Как считаете, спасти жену и сына можно?
Охрим прикинул что-то в уме, неторопливо ответил:
– Трудно. Очень даже. Но попытаться можно.
– Спасибо вам, Охрим… А сейчас нам нужно расстаться: долго засиживаться нельзя.
Оставшись один, майор еще раз прочитал письмо жены. Если бы кто наблюдал со стороны, увидел бы, как въедливо он всматривался в каждое слово, каждую букву. Затем вынул из кармана гимнастерки фотографию жены и сына и долго смотрел на дорогие сердцу лица.
Положил фотографию в карман, снова достал, взглянул, опять положил на место рядом с партийным билетом. Закурил сигарету, заходил по комнате, а в голове думы, думы… Как они там?.. Живы ли?.. Как помочь?..
Он не мог оставаться один, пригласил Алиева.
Вид майора не на шутку напугал политрука.
– Что с вами? Не больны ли вы? Млынский положил ладонь на плечо Алиева, ответил:
– Хуже, Хасан Алиевич. У меня большая неприятность. Прочтите, – и протянул политруку письмо жены.
Алиев подошел поближе к окну, пробежал глазами письмо, встревожился.
– Если не секрет, как письмо попало к вам?
– Охрим принес. Человек он наш, но пришел по заданию немцев. Письмо ему вручили для передачи мне гестаповцы.