Мы вернёмся (Фронт без флангов)
Шрифт:
– Куда? – поднялась Наташа. – А ну-ка честно говори.
– Честно и говорю: гитлеровцев проведать.
– Сеня!
– Успокойся, милая. Я ненадолго.
– Я что! Обо мне ты можешь не думать, но вот о сыне нашем подумал?
– О сыне? – удивленно протянул Семен. – Наташенька, родная моя!
Семен обнял Наташу, стал целовать в губы, щечки.
– Отпусти, сумасшедший! – отбивалась Наташа. – До дыр процелуешь, как я сыну покажусь?.. – И уже серьезно: – Не считай мои слова упреком. Невольно вырвались. Сеня, ведь я хочу очень немногое: чтобы у моего сына был отец. Совсем скромная
– Об этом, Наташенька, сейчас мечтают десятки миллионов женщин. Война! Не тревожься. Задание так, не опасное, завтра же вернусь. Ну, поцелуй меня на дорогу.
– Ой! – вскрикнула Наташа испуганно, взглянув на часы. – Чуть не прозевала! Через минуту сеанс связи с Центром. Да уходи же поскорее!
Поцеловала – кинулась к радиостанции.
Лесной тропой Алеша и Мишутка вышли на шоссе и по-мальчишески задорно зашагали на восток. Издали увидели, что на повороте, возле дорожного указателя, размеренно расхаживают взад и вперед два рослых немецких автоматчика. А на другой стороне дороги, напротив указателя, стоял полицай – на рукаве белая повязка, за плечами карабин. Рядом с полицаем женщина в роскошной шубе.
Мишутка заметил их, оробел. Алеша сказал ему ласково:
– Не бойсь. Иди смело, а то сами накличем на себя беду.
– Штеен! – крикнул один из автоматчиков. – Документ!
– Какие у нас документы? – ответил Алеша. – Мы несовершеннолетние.
Подошли полицай к женщина.
– Кто такие и куда идете? – спросил полицай.
– У него вот мать пропала, – указал Алеша на Мишутку. – Идем в деревню Попельню. Говорят, там она объявилась.
– У нас подростки документов не имеют, – пояснил полицай немцам. – К матери идут.
Женщина в шубе перевела. Солдат махнул рукой.
– Проходите. Только не болтайтесь, где не положено, – строго наказал полицай.
Отойдя подальше, повеселевший Алеша сказал:
– Вот видишь, пронесло, а ты боялся. Главное, Мишутка, не бояться. Струсишь – заподозрят неладное.
– Не буду больше, – пообещал Мишутка, растирая окоченевшие руки.
Вечером, проверив посты, Млынский вызвал капитана Серегина, приказал предупредить всех командиров и бойцов, чтобы в любую минуту были готовы к переходу на новое место. На вопросительный взгляд Серегина ответил, что его выбор будет зависеть от результатов разведки – что сообщит сержант Бондаренко, какие сведения принесут Алеша и Мишутка.
Было не до сна – раздумывал, а что делать, если разведчики принесут малозначащие сведения? Тревожило и то, а вернутся ли разведчики? Вслепую, конечно, идти нельзя. Нельзя пробиваться и с боями – если раньше времени отряд будет обнаружен, операция "Березка" сорвется…
Ночью Наташа принесла срочную радиограмму. Штаб фронта сообщал координаты минных полей противника на линии фронта, в районе предстоящих действий отряда. Перенеся эти крайне важные сведения на свою карту, майор, довольный, сказал Наташе:
– Здорово нам помогает разведотдел фронта! Молодцы! Попрошу вас, подежурьте у рации: могут быть еще срочные радиограммы.
Наташа бесшумно закрыла за собой дверь, появилась Зиночка.
– За Мишутку волнуюсь, товарищ майор. Пожалуй, мы ошибку допустили, не отправив его на Большую землю.
– На войне трудно угадать, где безопаснее. Да и особая сейчас война – идет не только на линии фронта, но и в тылу противника. Вы сами справедливо говорили, что и по самолету будут стрелять. Стреляли, Зиночка. Самолет с нашими ранеными едва не погиб. Специалисты поразились, как летчик сумел посадить самолет, который скорее походил на решето. Его самого пуля не зацепила, а штурман, радист и несколько тяжелораненых погибли.
– Счастье просто!
– Да, Зиночка, оно и на фронте должно быть.
– Не зря говорит народ: "Не родись красивой, а родись счастливой".
– Это уже по женской линии.
– Ну что же? Если мне, женщине, положено немножечко счастья, я хотела бы, чтобы оно сопутствовало не мне, а Мишутке.
– Все будет хорошо, Зиночка. Вернутся наши орлята живыми и невредимыми.
– Мы с Оксаной только этой надеждой и живем.
– Оксана за маму тревожится?
– Не только. За Алешу тоже.
– Он родственник ее?
– Пока нет.
– Как это понять?
– Вот так и понимайте: любовь.
– Сильное это чувство, если даже война не властна над ней.
– Любовь сильнее смерти. Никто не может отнять ее у человека, – краснея, сказала Зиночка и заторопилась к выходу.
Ульяна довольно быстро обошла села, которые назвал ей Млынский, повстречалась со знакомыми, от них узнала, где стоят немецкие гарнизоны. Кое-что сама увидела. Несколько раз ее задерживали, но Ульяна убеждала, что пришла менять старые вещи на продукты, – запаслась ими на этот случай. Беда подстерегла позже, когда уже возвращалась домой. На контрольном пункте у развилки шоссе ее узнал полицай. Строго потребовал:
– Ну-ка, рассказывай, зачем пришла из леса? Кто послал? Партизаны? И не вздумай отпираться: я сам приезжал в лесничество за дровами, видел тебя. Таких один раз повидаешь, потом всю жизнь не забудешь: помесь сороки с чертом! Вспомни, как ты мне не дала березу срубить.
– Сгубить, хочешь сказать? А сейчас на людей руку поднимаешь? Падло ты, а не человек!..
– Сейчас не твоя власть. Говори, партизанка?
Немцу-автоматчику понятно было только одно слово.
– Партизан! – заорал он и ткнул Ульяну в грудь дулом автомата. Охнув, она упала навзничь. Солдаты подняли ее, бросили в кузов грузовой машины…
До села Попельня Алеша и Мишутка добрались глубокой ночью, подошли к церкви, с трудом перелезли через ограду и постучали в окошко домика священника. Где он живет, сказал Млынский. За окном блеснул огонек и пополз в сторону двери. Звякнул засов, и ребята увидели заспанную старуху с зажженной лампадкой в руке.
– Что вам угодно? – спросила она.
– Мы – к батюшке, – ответил Алешка.
– А вы кто такие будете?