Мы вернёмся на Землю
Шрифт:
После уроков я пошёл в парк, сел на скамейку и стал думать, как быть с дневником. Ну как я его дома покажу? Ведь я же сказал, что начинаю новую жизнь. Хорошо бы купить новый. Но где взять денег? Я всё же придумал, как мне быть.
Я вернулся в школу, подождал звонка
— Что хотите, то и делайте, — сказал я, — только не рвите.
Сначала на моем дневнике плясали. Потом я сказал:
— Хватит, теперь ставьте оценки.
Мне сразу влепили четыре двойки — и пошло: начали ставить и вперёд, и за прошлые дни.
— А теперь, — сказал я, — вот эти двойки переправьте на пять. — Это я велел исправить те двойки, которые мне поставили француз и Клавдия Дмитриевна. После этого я забрал дневник. Вид у него уже был не новенький, но я всё-таки был ещё не доволен.
На улице я стал на краю тротуара и бросил дневник под задние колёса проезжающего «Москвича». Мне нужно было, чтоб дневник стал совсем истрёпанным. Ну вот!.. Я положил дневник в портфель и пошёл домой.
Дверь мне открыла Мила. Я вошёл в комнату и увидел маму и коммерческого директора. Только его недоставало!
— Что случилось? — спросила мама. Она всегда узнаёт по лицу, если у меня в школе что-нибудь неладно.
— А! — сказал я. — Не везёт мне.
— Да что такое? — Мама сразу расстроилась.
— «Что! Что»! — сказал я. — Не везёт мне. Вот посмотри. — Я достал из портфеля дневник и показал маме.
Я сказал, что забыл его в школе, а когда пришёл забрать, то увидел, что ребята со второй смены вот что с ним сделали.
— Ну ничего, — сказала мама. — Купим новый.
Она и Мила сразу повеселели. Коммерческий директор взял из маминых рук дневник и начал рассматривать.
— Вот негодники, — пробормотал он, — вот негодники… — а сам мне незаметно подмигнул. Потом повернулся спиной к маме и Миле, протянул мне дневник и опять подмигнул. Всё, значит, понял. — В следующий раз не оставляй, — сказал он.
Я ушёл в свою комнату, бросил портфель на пол и стал расхаживать между столом и диваном. Вот это да! Коммерческий директор меня покрывает. Что же мне теперь, мириться с ним? Вот идёт. Он закрыл за собой дверь.
— Я — молчок! — сказал он. — Зачем волновать маму. Исправишь двойку, и никто не узнает.
Мне не хотелось встречаться с ним глазами.
— Да что ты голову повесил? — сказал он. — Бодрей, бодрей! Чего в жизни не бывает… — Он смотрел на меня и раздумывал. Потом начал опять: — А ну признавайся, за что ты на меня сердишься? Почему тогда не вернулся? Избегаешь меня, не здороваешься…
— Я — молчок! — сказал он. — Зачем волновать маму, было отвечать… Скорей бы он ушёл. Но он опять заговорил.
— Ну не хочешь, — сказал
Он сидел и изображал, что не собирается говорить, сжал двумя пальцами губы и так и оставил их сжатыми и вытянутыми. Я улыбнулся — рассмешить он умеет.
— Вы тысячу метров ведь не отмеряли, да? — спросил я.
— Не отмерял, — ответил он. — А как я мог отмерить? Сантиметром, что ли? Ты из-за этого обижаешься? Так это зря.
— Шагами, — сказал я. — Наш физрук шагами отмеряет.
— Ты думаешь, это точно? У меня такой глазомер, что я на глаз определяю лучше, чем шагами.
Вот такой он человек. Когда его нет, так на него злишься, но начнёт он с тобой разговаривать — и выходит: зря ты на него злился. Даже виноватым себя чувствуешь.
— Ну вот и хорошо! — сказал он. — Помирились! — Схватил мою руку и пожал. Потом достал из кармана трёшницу и бросил на стол. — Сходи в кино, и все беды забудутся.
Он вышел.
Мама мне больше рубля ни разу не давала. Я взял трёшницу, повертел её. В соседней комнате засмеялся коммерческий директор. Доволен, наверно, что я трёшницу взял. Он боится, как бы я не рассказал о том, что было на пляже. И об обмане с дневником поэтому не рассказывает. Я представил, что теперь должен буду здороваться с ним, улыбаться ему. Нет, я этого не смогу.
Я схватил со стола трёшницу, подскочил к двери и распахнул её. Я плюнул на трёшницу и прилепил её к двери. Трёшница осталась у них в комнате. Вот и хорошо! Теперь мне не надо будет ему улыбаться.
Я распахнул дверь во второй раз. Они смотрели на меня, как на пожар.
— Я две двойки получил, — сказал я.
Всё! Вот теперь уже всё! Теперь я лягу на диван и заткну уши, чтобы не слышать, о чём они там говорят.
Как только ушёл коммерческий директор, мама и Мила вошли в мою комнату.
— Дикарь! — сказала мама. — Злобное, неблагодарное существо!
Мила заплакала.
— Боже, — говорила она, — какая идиотская выходка! Что Валентин о нас подумает?
Пришёл учитель танцев. Он посмотрел на заплаканное Милино лицо, на меня, на маму, потоптался и сказал:
— Ну, давай заниматься.
Под конец наших занятий я услышал, что с работы вернулся папа. В соседней комнате разговаривали. Скоро папа вошёл к нам. Он так дышал, что даже в носу присвистывало.
— Ты… — сказал он. Но потом вспомнил, что со мной уже не о чем говорить. Он шлёпнул меня по щеке. Это при учителе танцев!..
Я постарался улыбнуться и — так глупо получилось! — начал напевать. Тра-ля-ля — ничего себе, весёлый денёк. Вот теперь мама заплакала. Теперь у неё повысится давление. Я видел через открытую дверь, как папа и Мила забегали возле мамы. Мила накапала ей в рюмку валерьянки. Вот она, моя новая жизнь! Нет, не могу я этого видеть!.. Я вскочил из-за стола: комната, коридор, лестница…