Мы восстанем завтра
Шрифт:
Батарейки пришлись как нельзя кстати. Теперь у меня наличествовала связь не только со штабом, но и со всеми раскиданными по зданиям десяткам и пятеркам. Первое, что я сделал, – это запросил младших командиров о потерях.
– Командирам отделений, доклад о наличии личного состава.
Через пять минут мне стало известно, что от буквально вчера сколоченной наспех роты (полтора десятка спецов и сборная солянка из семидесяти ополченцев) осталось меньше половины штыков. Сколько же из них доживут до завтрашнего утра? Да что – утра? До вечера? Сегодняшнего вечера…
До вечера мы уступили им лишь одно здание – дом № 1, бывшая
– Юра, ложись! – Я едва успел крикнуть, как в стену под окном влетел гранатометный выстрел, рвануло. Подоконник вздыбился, по потолку жваркнуло осколками. Помещение заволокло дымом. Второй выстрел влетел в соседнюю комнату. И без того распахнутую, дверь мотнуло, отбросило к стене. Ударило по ушам. Во рту стало противно-железисто.
– Наверх, наверх! – приказывал я, но сам себя не слышал и потому тыкал в потолок пальцами. Вновь ударил гранатомет. Мелькнула паническая мысль: «Неужели конец? Кранты? Смерть?» Но тут же отогнав ее от себя, начал действовать, схватил рукой за шиворот и потащил к выходу отупленно мотающего головой Васенкова, подтолкнул его к лестнице, вернулся назад, заглянул в соседнюю комнату, краем глаза заметил разорванное тело Сатаева, почти не испытывая эмоции, отпрянул и заторопился вслед за Юркой. Радиостанция сама собой оказалась в руке.
– Всем – менять позиции, чаще менять позиции! – Ничего нового, ничего оригинального, а что можно еще придумать? Добавить «держаться»? Они и без того все знают. Поделив роты на тройки, я отправил их почти в автономное плавание. У каждой тройки свой подъезд, свои этажи. У меня центральный подъезд, первый и второй этажи. Первоначально нас было пятеро, я, Сатаев, Васенков и два ополченца – Тушин и Волков. Теперь осталось двое, Тушин и Сатаев убиты, Волков с тяжелым ранением эвакуирован в бомбоубежище.
– Живее, Юра, живее! – торопил я, видя, что Юрка медлит занимать позиции, что ж, его можно понять. Стреляешь ты, в ответ тут же стреляют в тебя. Но как иначе? По нам бьют из зданий напротив, мы отвечаем и одновременно пытаемся контролировать подступы. На случай проникновения по углам здания выставлены заслоны.
– Дави их, дави! – Мой голос наполняет и без того безумствующий эфир. Матерятся командиры отделений, пытается «достучаться» до какого-то неведомого мне Отрока корреспондент с позывным Ангел. Бой продолжается. Очередь – смена позиции, очередь – присесть и к другому окну или дыре – амбразуре. Пули над головой, россыпь осколков по стенам, вновь выстрелы, крики, и очередная волна атакующих поползла за спасительное укрытие стен занятых противником зданий.
– Товарищ прапорщик, я перекушу?
– Перекуси. – Мне не оставалось ничего другого, как, мысленно порадовавшись за Юркин аппетит, взять «ТР-8» и, усевшись на корточки, начать вести наблюдение за близлежащей местностью.
Васенков разорвал упаковку пайка, достал из него и вскрыл банку тушенки, но подрагивающие от усталости
– Вот ведь… – Юрка мгновенно схватил банку и, несколько раз скребанув пластмассовой ложкой по испачканной поверхности, философски изрек:
– Быстро поднятое упавшим не считается.
– Ты еще скажи: каждая соринка во рту витаминка.
– Угу, – легко согласился Васенков. Я хмыкнул и продолжил наблюдение.
Увы, мое созерцание длилось недолго. Со стороны противника наметилась движуха.
– Юра, заканчивай.
– Че это? – Ложка уткнулась в твердую поверхность тушенки.
– Вахи выползают, – пояснил я свое требование.
– Да ну, на фиг, – бросил он неверяще, но в подтверждение моих слов по фасаду обороняемого нами здания зацокали пули, львиная их доля, влетая в окна, плющилась о покрытые обоями стены. Банка с тушенкой полетела в сторону. – Пожрать не дали! – Пылая праведным гневом, Юрка вскинул автомат и вложил всю наполнявшую его ярость в длинную прицельную очередь. В следующую секунду нам пришлось распластаться на полу и буквально по-пластунски выползать из взятой на прицел комнаты – установленный на крыше «Корд» срезал остатки деревянного покрытия подоконника и окончательно изувечил висевшую на стене репродукцию картины «Утро в сосновом лесу». Срезанная рама со стуком упала на пол. Мы сменили позицию, перейдя в другую квартиру. «Корд» замолчал – его обслугу сняли наши укрывшиеся где-то в глубине дворов снайперы, но противнику удалось подобраться к стенам. Вниз полетели гранаты, они ответили тем же. Половина их собственных «эргэдэшек» и «эфок» досталась им же.
Паре десятков боевиков удалось закрепиться на развалинах поликлиники, остальные отошли, но вскоре, пользуясь отсутствием у нас одноразовых гранатометов и выстрелов к «РПГ», враг подтянул БТРы и начал новую атаку.
«Мы должны выполнить, мы должны выполнить поставленную задачу, даже если она невыполнима, – твердил себе я, стреляя и стреляя во все ближе и ближе подбирающегося противника. – Мы должны. Держаться до конца и, если потребуется, умереть. Нам есть ради чего, точнее, кого». Я добил магазин, отпрянул от окна, спешно пристегнул запасной, передернул затвор, повернулся лицом к окну, замер, набираясь решимости – пули то и дело влетали в широкий проем, оставшийся от выбитой оконной рамы. Пальцы левой руки сами собой нащупывали рассыпуху в кармане и забивали опустевшие магазины.
– Старый – Центру, прием. – Радиостанция завибрировала голосом Кравчука. – Старый, прием.
– Слушаю, – без лишних слов отозвался я.
– Прорыв на соседней улице. Срочно перекинь людей на 4а, срочно. Как понял? Прием.
– Сколько? – Начался мысленный подсчет, сколькими людьми я смогу удержать позиции и сколь долго.
– Всех.
– Повтори! – потребовал я, не веря в то, что от меня требовалось оставить без обороны, то есть фактически сдать противнику удерживаемое мной здание.
– Ты понял правильно. Всех людей сюда. Срочно. Понял?
– Так точно. – Из лопнувшей губы потекла кровь.
– Михалыч, быстрее! – И без перехода: – Петр Андреевич убит.
… Я чертыхнулся и, перейдя на внутригрупповую связь, начал отдавать команды.
– Живее, что вы возитесь? СЛОНы хреновы, живее! – торопил я бойцов, выбравшихся из правого крыла здания и теперь бежавших в направлении новостроек. – Поторопись, поторопись! Что жало раззявил? – Напротив меня остановился тяжело дышавший непомерной толщины ополченец. – Пошел, ЧМО, пошел!