Мы встретимся вновь
Шрифт:
Он очень интересовался, не выполняю ли я какую-нибудь работу для Жака.
– Служу ли я моделью?
– Да… или делаете какую-то иную работу?
– А какая еще может быть работа? Он пожал плечами:
– Просто… что-нибудь…
– Я вообще ничего не делаю. А в другой раз он спросил:
– До сих пор не помогаете Жаку?
– Нет.
– Он все время рисует?
– Много времени он проводит вне дома.
– Ездит по окрестностям Парижа.
– Да, но иногда и дальше.
– И никогда не берет вас с собой?
– Нет.
– Вам доставило бы удовольствие увидеть хоть кусочек Франции?
– Да, доставило бы… Мои друзья Бейли, те англичане, с которыми я познакомилась в книжной лавке, помните, я рассказывала?
Жорж кивнул. Вначале он очень заинтересовался моими новыми знакомыми, но затем, кажется, забыл о них.
– Так вот они всегда говорят о Гитлере. Они думают, что начинается война.
– Моя дорогая, да и в Париже все думают, что войны не миновать.
– И вы?
Он пожал плечами, как бы говоря, что не Уверен. Это, впрочем, можно было понять как Угодно.
– Если война начнется, они сразу же уедут в Англию.
– А вы?
– Не знаю. Не вижу, как я могу это сделать.
– Так было бы лучше для вас. Имейте в виду.
– Не знаю, как я могу вернуться после того, что случилось.
– Несмотря на… – пробормотал он.
Я часто встречалась в то время с Бейли. Я рассказала о них Жаку, и это явно не доставило ему удовольствия.
– Но они очень благожелательные люди, – сказала я. – У них ко мне чисто родительский интерес, и я иногда бываю у них в гостях.
Как и Жорж, он расспросил меня о Бейли и не нашел в них ничего интересного. Когда я сказала, что была у них много раз и хотела бы тоже пригласить их в гости в ответ, Жак отрицательно покачал головой:
– Незачем их приглашать. Довольно скучные люди.
Я так и думала, что они не понравятся ему, но считала, что обязана объясниться с Дженет Бейли по этому поводу, и потому как-то однажды за чашкой чая выложила ей все, что случилось со мной. Я начала со встречи с Дермотом, рассказала о нашем бурном романе и свадьбе, о рождении Тристана, своем разочаровании.
Дженет внимательно слушала. Лицо ее отображало то смущение, то ужас, то удивление, и все это потому, что я посмела бросить моего маленького сына.
– Бедный вы ребенок, – произнесла она наконец после долгого молчания. – Просто дитя… как и Мэриан. Я, бывало, говорила ей: «Не трогай печку, дорогая». Тогда ей было три года. «Если тронешь, то обожжешь пальчики». Но как только я отвернулась, так она сразу же сунула ручку в огонь и сильно обожгла ее. Я сказала тогда Джеффри, что это был первый опыт. Это научит ее лучше, чем любые слова.
– Боюсь, что мой опыт тяжелее, чем обожженный пальчик.
– Думаю, вам следует возвратиться домой. Ведь вы уже не хотите оставаться у этого француза, не так ли?
– Не знаю.
– Это уже хорошо. Если вы не знаете, то вам лучше уехать, и чем быстрее, тем лучше. Ваша сестра… кажется, она разумная
– Я непременно должна показать вам ее портрет, миниатюру. Я не смогла ее оставить, когда уезжала.
– Почему вы не напишете ей?
– Она думает, что я умерла.
– Какая путаница во всем! О, Дорабелла, как могли вы так поступить!
– Не знаю. Оглядываясь назад, сама не понимаю, как это произошло.
– Надо быть совсем без сердца, чтобы так поступить.
Я почувствовала, как на глазах у меня выступили слезы.
Дженет обняла меня. – Думаю, что вы были довольно испорченным ребенком, – сказала она. – Но дети вырастают. Вот и вы выросли… и очень быстро. Неправильно, что вы живете здесь. Как выглядит ваш художник?
– Он красив… любит роскошную жизнь… извращен.
Она кивнула головой:
– Знаю. Жаль, что вы не можете четко видеть некоторые вещи. Знаю я таких типов. И когда все кончится, что вы собираетесь делать?
– Просто не знаю.
– Единственный путь – это уехать отсюда. Вы вернетесь и расскажете хвоим, что произошло. Их, конечно, потрясет все это… но они там обрадуются вашему возвращению, что непременно простят вас.
– Не знаю, смогу ли явиться перед ними…
– У меня есть собственная дочь. И я знаю, что чувствуют матери. Представляю, как мы с Джеффри вели бы себя, попади Мэриан в такую переделку. Но у нее, слава Богу, все в порядке. Она счастлива в браке, и у нее двое замечательных детей, мальчик и девочка. Но если бы мы были вашими родителями, то сказали бы: «Пусть вернется наша дочь, а остальное не имеет значения». Послушайте, дорогая, вы не возражаете, если я расскажу обо всем этом Джеффри?
– Нет. – У меня было такое чувство, как будто я тону, а они всеми силами пытаются спасти меня.
После этого я часто встречалась с Бейли, и мы обсуждали мое положение.
Джеффри придерживался той же точки зрения, что и Дженет. Что-то надо было придумать, чтобы я вернулась домой.
В это время я познакомилась с Мими.
Был полдень. Побывав у Бейли (Жак знал о моей дружбе с англичанами, но никогда не выражал желания познакомиться с ними), я ранее обыкновенного вернулась домой. Я сидела в «салоне» и вспоминала мой разговор с Дженет. Компания, в которой работал Джефф, решила, если дела в Европе пойдут таким же образом, как можно быстрее перевести всех служащих из Парижа в Англию.
– Становится день ото дня страшнее, – сказала она. – Все идет к развязке. Джефф говорит, что это неизбежно после того, как Гитлер захватил Чехословакию. Это была последняя соломинка… Все эти разговоры о жизненном пространстве… все эти планы по поводу Польши. Известно, что Гитлер думает о мирных отношениях с Британией, но все же, говорит Джефф, мы объявим войну Германии, если она вторгнется в Польшу.
Я призналась, что занята своими личными делами и мало думаю о делах европейских. И как же я была глупа – то, что происходило в Европе, касалось всех нас.