Мы же семья
Шрифт:
– Прикольно, - сказал он с некоторым недоумением, сидя на кровати в гостиничном номере и глядя на экран телефона. – Знаю, кому буду покупать вертолеты на радиоуправлении.
– Идиот, - отозвалась Нина устало. – Лучше подумай, как мы его назовем.
4
Келла пожал широкими обнаженными плечами, на которых были набиты замысловатые татуировки.
– Да как угодно, - расплылся он в широкой улыбке. – Я буду звать его сын. А он меня – батя. Норм.
–
– Все мелкие орут, - ничуть не опечалился Келла.
– Конечно, все. И твой тоже будет. Только все это буду слышать я. А ты будешь шляться со своими дебилами по Европам. И наслаждаться жизнью.
– Я не наслаждаюсь! Я работаю! – мгновенно вскипел Келла.
И тут как назло, дверь на заднем плане открылась, и в его номер ввалился гитарист Фил с двумя девушками в вызывающих платьях, которых он фривольно обнимал чуть ниже талии.
– Вот как вы там работаете! Скот! – почему-то обозлилась Нинка и отключилась. Она была очень ревнивой.
Помирились они в этот же день. Впрочем, ругались и мирились они несколько раз в неделю – для обоих это была своего рода игра, которая никогда не надоедала.
С выбором имени сына возникли проблемы. Отец Келлы, Александр Михайлович хотел назвать его Федором в честь своего деда-летчика, героя Великой Отечественной Войны. А вот дядя Витя был категорически против и заявил, что не позволит какому-то идиоту, сын которого, еще больший идиот, дать имя его первому внуку.
– Раз уж на то пошло, - говорил он сердито, - назовем ребенка в честь нашего прадедушки Викентием.
Уступать никто не хотел, и сваты едва не дошли до рукоприкладства во время одной из семейных встреч. Их едва успокоили жены, заявив, что у мальчика вполне может быть двойное имя.
Проблемы возникли и с фамилией. Нина хотела дать ему свою фамилию, а Келла – свою.
– Называй, как хочешь. Но мой сын будет Строганов-Софьин. Не обсуждается, - завил Келла жене.
– Вообще-то, смею тебе напомнить, рожать его буду я, а не ты, дорогой, - пропела Ниночка. Для нее это тоже было дело принципа. Фамилию мужа она так и не взяла.
– Я сказал, и ты слышала. Не обсуждается, - не шел на попятную Келла.
– Спорить со мной вздумал, смерд? – разозлилась моментально девушка.
– Вздумал.
– Я. Рожаю. Мои. Правила. Понял? – запульнула она смятой в шарик салфеткой прямо в лоб будущему отцу своего ребенка. Тот завелся еще больше. И супруги вновь стали орать друг на друга.
– Может быть, дать ему двойную фамилию? – предложила тогда Катя, которая вместе с Антоном находилась в гостях у Журавлей.
– И что, - ухмыльнулся Антон, дотрагиваясь до щеки Кати и задумчиво на нее глядя, – у них будет сын с двойным именем и тройной фамилией? Забавно.
Эта реплика и Ниночке, и Келле показалась весьма
В конце концов, об имени и фамилии решено было подумать уже после рождения малыша.
Роды у Ниночки начались чуть раньше положенного срока, и нельзя сказать, что она была в восторге от происходящего, но не жаловалась. Зато кричала. Много, долго и со вкусом.
– Я так вопила, что мне пригрозили заклеить рот, - рассказывала она потом Кате. – А я начинала орать еще громче, чтобы не только мне больно было. Ха. Свинство. И вообще, подруга, роди-ка и ты. Знаешь, как это ужасно!? Они мне говорят: «Мы сейчас там кое-что разрежем, чтобы плод легче выходил». Я отвечаю: «Делайте уже, что хотите». И жду, когда… резать будут. А они ничего не делают. И тогда я спрашиваю: «Когда вы там кромсать меня будете?». А они: «Уже все сделано!» Представляешь, какая это дикая боль - даже не чувствуешь другой дикой боли!
Представлять Катя не очень хотела – им с Антоном пока что было не до детей.
– Ты счастлива? – только и спросила она подругу.
– Да, - коротко ответила та. Но говорить Кате о том, что это стоило всех пережитых ею мучений, не стала. Просто улыбнулась спящему сыну, лежащему рядом, и осторожно коснулась его ручки – его пальчики тотчас сжали его ее палец.
Свою любовь Нина Журавль не привыкла выражать, но в этот момент ничего не могла с собой поделать – ее, этой странной безусловной любви, в сердце было столько, что она с трудом умещалась в нем. И даже в этой одноместной палате она умещалась с трудом. А может, и во всем мире.
Нина не поняла, когда уголки ее глаз стали влажными, да и ей было плевать на это. Она просто лежала, окутанная этой своей любовью, и с любопытством рассматривала ребенка.
– Если бы я знала, как это будет больно, я бы тебя кастрировала заранее, - по телефону сообщила Журавль любимому мужу, который в это время был на съемках клипа за тысячу километров от нее.
– Я тоже тебя люблю, медвежонок, - весело сказал он ей по телефону.
– Разрешаю тебе официально называть меня Демоницей. Ведь теперь я действительно демоница. Потому что побывала в аду! Ха-ха-ха.
– Ты молодец, моя девочка, - отозвался Келла, который, кажется, еще не чувствовал себя отцом.
– Но Марк миленький, - продолжала Нина.
– Какой Марк?! – обалдел Келла.
– Сын твой, идиот. Я его увидела и сразу поняла, что он – Марк. А еще поняла, что мы подружимся, - с неожиданной и нехарактерной для себя теплотой сообщила девушка. – Он, конечно, страшненький – твои гены, все дела, но я верю, что мои гены возьмут верх.
Да, сына Нина назвала Марком, хотя против этого имени возражали все: и ее семья, и семья Келлы, и он сам.