Мы живём в замке
Шрифт:
— Маркиса, дорогая, я думаю, мысль отличная, если Чарльза это не затруднит. Мне всегда тревожно, когда ты уходишь в поселок. — Констанция засмеялась. — Чарльз, я дам тебе денег, список, и ты станешь мальчиком на посылках.
— Ты хранишь деньги в доме?
— Конечно.
— Не слишком разумно.
— Но они у папы в сейфе.
— Все равно неразумно.
— Уверяю вас, сэр, — произнес дядя Джулиан. — Я внимательнейшим образом просмотрел их конторские книги, а уж потом согласился иметь с ними дело. Меня не проведешь.
— Значит,
Я заранее, задолго до ужина, решила, что скажу ему.
— Amanita phalloides, — сказала я, — содержит три ядовитых вещества. Во-первых, аманитин, он действует медленно, но чрезвычайно сильно. Затем фаллоидин — действует мгновенно; и, наконец, фаллин, он растворяет красные кровяные тельца, хотя сильным действием не обладает. Первые признаки отравления проявляются через сорок часов. Признаками являются резкие острые боли в животе, холодный пот, рвота…
— Послушай, — Чарльз положил кусок курицы на тарелку, — ты это брось.
А Констанция смеялась:
— Ой, Маркиса, — она захлебывалась от смеха, — какая же ты глупышка! Это я ее научила, — пояснила она Чарльзу. — У протоки и в поле растут грибы, и я заставила ее выучить все о ядовитых грибах. Ой, Маркиска!
— Смерть наступает спустя пять — десять дней после отравления, — продолжала я.
— Ничего смешного, — сказал Чарльз.
— Глупышка—Маркиска! — повторила Констанция.
6
Чарльз, хоть и ушел в поселок, по-прежнему угрожал дому; к тому же Констанция дала ему ключ от калитки. Когда-то у каждого из нас было по ключу — у папы, у мамы, у всех, — и висели они на крючке возле кухонной двери. Когда Чарльз отправился в поселок, Констанция сняла ему ключ — наверно, папин — и дала список для лавки и деньги: расплатиться за покупки.
— Опрометчиво хранить деньги в доме. — С минуту он крепко держал деньги в руке, потом полез в задний карман за кошельком. — Не следует одиноким женщинам держать деньги в доме.
Я забилась в свой уголок, но Иону к себе не подпускала, покуда Чарльз не ушел.
— Ты ничего не забыла? — спросил он Констанцию. — Терпеть не могу ходить дважды.
Когда он был уже далеко и дошел, должно быть, до черного камня, я сказала:
— Он забыл библиотечные книги.
Констанция посмотрела на меня пристально.
— Мисс Злючка, вы нарочно не напомнили.
— Что ему до наших книг? Он в доме чужой, ему и дела нет до наших книг.
— Представляешь, — Констанция заглянула в кастрюльку на плите, — скоро будем салат собирать, такая теплынь стоит.
— А на Луне… — начала я, но замолчала.
— На Луне, — Констанция обернулась с улыбкой, — ты, конечно, ешь салат круглый год?
— На Луне всегда есть всё. И салат, и тыквенный пирог, и Amanita phalloides. И растения, пушистые, как кошки, и кони поводят крыльями, точно танцуют. На Луне дядя Джулиан
— Я тоже хочу на твою Луну. Не замесить ли имбирную коврижку? Или остынет? Вдруг Чарльза долго не будет?
— Не пропадет твоя коврижка, я ее сама съем.
— Чарльз сказал, что обожает имбирную коврижку.
Я строила на столе домик из библиотечных книг, две на ребро — стенки, а третья сверху, поперек, — крыша.
— Ты старая колдунья, — сказала я. — И живешь ты в имбирной избушке.
— А вот и нет, — отозвалась Констанция. — Я живу в чудесном доме с сестренкой Маркисой.
Я рассмеялась, глядя на нее: хлопочет над своими кастрюльками, лицо все в муке.
— Может, он никогда не вернется, — сказала я.
— Вернется-вернется — я ему коврижку пеку.
Чарльз лишил меня работы — заняться нечем. Я решила было пойти на протоку, но одумалась: протоки там могло не оказаться вовсе, ведь по вторникам я туда никогда не ходила. А поселковые, верно, поджидают меня, посматривают на дорогу, подмигивают и вдруг столбенеют — вместо меня идет Чарльз. Где же, где Мари Кларисса Блеквуд? — все ошеломлены. Я хихикнула: Джим Донелл и мальчишки Харрисы небось все глаза проглядели — не иду ли?
— Чего смеешься? — Констанция повернулась.
— Я придумала: ты слепишь имбирного человечка, а я назову его Чарльз и съем.
— Ох, Маркиса, ты опять за свое.
Констанция сейчас рассердится — и на меня, и на коврижку; уберусь-ка лучше из кухни подобру-поздорову. Впереди все утро, но дом покидать не хочется, да и самое время поискать средство против Чарльза; я направляюсь наверх, а запах имбиря преследует меня почти до второго этажа. Чарльз оставил дверь в комнату приоткрытой — не настежь, но вполне достаточно, чтобы просунуть руку.
Я толкаю сильнее, дверь открывается, и глазам предстает папина комната — теперь это комната Чарльза. Постель за собой он убрал — видно, мать в детстве научила. Чемодан на стуле, но закрыт; есть его вещи и на комоде, среди папиных: там и трубка, и носовой платок — все, чем осквернил Чарльз папину комнату. Один из ящиков комода слегка выдвинут: все-таки Чарльз рылся в папиных вещах. На цыпочках почти бесшумно, а то Констанция внизу услышит — подхожу к ящику. Чарльз, верно, разглядывал папины! вещи украдкой; узнай он, что я пронюхала, непременно бы разозлился; значит, вещи из этого ящика наверх наверняка обладают над Чарльзом величайшей властью, ведь они несут печать его вины. Я ничуть не удивилась, обнаружив, что он рылся в драгоценностях: в выдвинутом ящике оказалась обтянутая кожей шкатулка, а в: ней — я знала — золотые часы с цепочкой, запонки и перстень с печаткой. Мамины драгоценности мне трогать не разрешалось, а про папины у нас с Констанцией речи не было, мы в этой комнате вчера даже не убирали; наверно, можно открыть шкатулку и что-нибудь вынуть?