Мясник

Барышева Мария Александровна

— А, одноглазый этот? Знаю, видел, — лицо Схимника осталось непроницаемым, но в его мозгу началась напряженная работа. У него была хорошая память, и фамилия, названная Яном, показалась ему очень знакомой. Почти сразу он вспомнил, от кого ее недавно слышал, и едва сдержался, чтобы не погнать «паджеро» во весь опор. Выбросив окурок в окно, он взглянул на Яна. Тот смотрел на него вопросительно, и Схимник сообразил, что, задумавшись, что-то пропустил.

— Что ты сказал?

— Мой глос вырвал пана з гломби мажень? — осведомился Ян с усмешкой и поправил шарф. — Я спросил, насчет

Семы и Чалого так ничего и не выяснилось?

— Нет, — ответил Схимник равнодушно, глядя на дорогу. — Да и не мое это дело. Сергеев мне своих баранов ссудил, пусть сам и выясняет, кто их задрал. Чего это ты вдруг? Душа болит?

— Странная история, — негромко сказал Ян, не глядя на него. — Очень странная. Какая своенравная молодежь пошла — ее работать посылают, а она — по бабам. Да еще так неудачно.

— Ты на что намекаешь? — спокойно спросил Схимник и сцепил руки на руле, слегка повернув перстень на указательном пальце.

— Просто рассуждаю. А тебе намек чудится?

— Не надо со мной играть, Ян, — холодно сказал Схимник. — Я игр не люблю и не понимаю, в особенности находясь за рулем.

Ян надолго замолчал, и Схимник, не глядя на него, чувствовал его пронзительный изучающий взгляд. Наконец он сказал:

— Возможно, я не так выразился. Уже утро, мы оба устали. Поговорим в другой раз об этом… а может и не станем говорить. На все воля человечья. Нам давно пора найти общий язык, Схимник. Видишь ли, у таких, как мы, срок годности истекает быстро.

— Ото дом пански, — сказал Схимник, притормаживая у обочины рядом с длинным трехэтажным домом. Ян польщенно улыбнулся — он любил, когда с ним говорили или хотя бы пытались говорить на родном языке. Он кивнул Схимнику, вылез из машины и, не оглядываясь, скрылся за дверью, над которой красовалась вывеска «Оздоровительный центр «Солнышко». «Паджеро» неторопливо отъехал от «центра», но, завернув за угол, вдруг рванулся вперед почти на предельной скорости.

Машину «Кутузова» Схимник нашел именно там где и сказал Ян. Оставив свой «паджеро» в соседнем дворе, он подошел к бежевому «москвичу», приткнувшемуся возле торца пятиэтажки под огромным тополем. Окинув взглядом безлюдный двор и ряды темных окон длинного дома, он бросил недокуренную сигарету в снег, наклонился и постучал в лобовое стекло. В машине кто-то зашевелился, потом дверца со стороны водителя открылась, из нее выглянул человек и хрипло начал было говорить: «Какого…», — но тут же осекся, узнав Схимника, скользнул обратно в салон и открыл дверцу с другой стороны. Схимник сел в машину, достал новую сигарету и закурил, внимательно рассмотрев «Кутузова» при свете огонька зажигалки. Они были примерно одного возраста, но Лебанидзе, заросший двухнедельной щетиной, выглядел много старше. Наискосок через правый глаз шел короткий, довольно широкий шрам, и верхнее веко, оттянутое в сторону, наполовину закрывало пустую глазницу, отчего Кутузов имел зловеще-насмешливый вид.

— Ты Миша Лебанидзе? — спросил Схимник, не глядя на него.

— Я, — ответил одноглазый, нервно разминая в пальцах незажженную сигарету. Он растянул сжатые губы в странной лягушечьей ухмылке, потом резко выпятил их, точно

собирался кого-то от души чмокнуть. — Ян сказал, что ты можешь прийти. Случайно не сменить? А то я околел уже — до потрохов промерз!

— Да, лютует зима под конец, — согласился Схимник, потом поинтересовался без всякой видимой связи: — Где глаза лишили?

— В Иране, — буркнул Кутузов, — когда на торговом ходил. В Энзели с одними азербайджанцами… не договорились.

— Кого ждешь?

— Ян сказал — бабу какую-то… если вон из того подъезда выйдет. А ты не в курсе?

— Фамилию бабы называл?

— Нет. Так мне зачем? — из разминаемой сигареты начали сыпаться табачные завитушки. — Он сказал…

— Фотографию показал, да?

— Ну… — Лебанидзе слегка замялся, — ну да, показал.

— И все? Больше ничего сказать не хочешь?

— Да нет. А в чем дело-то?! — спросил Лебанидзе слегка агрессивно.

— Нехороший ты человек, Миша Лебанидзе, — негромко, но выразительно произнес Схимник, по-прежнему не глядя на собеседника. — Мудак ты. Что ж Яну не сказал, что с девочкой знаком и она с тобой, соответственно?!

— Так это когда было! — воскликнул Лебанидзе с возмущением и растерянностью. — Она ж тогда совсем малая была! Я с ее двоюродным братом корешевался, пока он не… а потом… ну, жили в одном дворе и все! Я ее с тех пор и не видел!

— Не лепи, не больше года назад ты с ней встречался! На Ханском базаре, возле барда.

— Кого?

— Мужика с гитарой. И девка эта прекрасно знает, кто ты и где ты. Так что не надо, Миша Лебанидзе, — Схимник резко повернулся и взглянул на него, и Кутузов чуть отклонился и втянул голову в плечи, сузив единственный глаз. — А если бы она тебя тут срисовала? Об этом ты подумал своими тупыми мозгами?! Звонил ей? Предупреждал?

— Нет… я… нет! — губы Лебанидзе снова на мгновение по лягушечьи разъехались в стороны. — Что я — совсем… — он замолчал, пытаясь подобрать себе определение.

— И не вздумай! Если узнаю — на другую работу пойдешь, арфы настраивать… или сковородки чистить — как определят. Понял, Миша Лебанидзе? Чья тачка?

— На одного дедка записана, — зло сказал Лебанидзе, дернув ртом.

— Лады. Ключи оставляй, вот тебе другие. Мою тачку знаешь? В соседнем дворе стоит. Отгонишь на стоянку за базаром, ключи занесешь. Давай, бегом. А о девке этой забудь! И не щерься, Миша, — считай, повезло тебе сегодня, — Схимник отвернулся и, глядя в лобовое стекло, равнодушно сказал: — Пошел вон.

Машина качнулась, когда Лебанидзе вылез из нее. Громко хлопнула дверца, и снег захрустел под быстрыми удаляющимися шагами. Схимник перебрался на место водителя, потер шею, откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на спящий дом, раздумывая над тем, что ему делать дальше. У него оставалось совсем мало времени.

Часть 5

СЕЗОН ЧУДОВИЩ

Просто злой мало может сделать. Люди видят, что он злой, и остерегаются его. А вот добрые — чего только они не творят.

Эрих Мария Ремарк «Черный обелиск»