Мясной Бор
Шрифт:
Двинулись в путь в четверть первого ночи уже 10 августа. Пошли двумя шеренгами, во весь рост, по мокрому лугу к реке, падали, когда взлетали в черное ночное небо осветительные ракеты.
Мин на их пути, к счастью, не оказалось. До реки добрались спокойно, если вообще переходить «ничейное» пространство на войне можно спокойно. Переплыли речку. Но берега Ловати оказались здесь крутыми, пришлось помучиться, двигаясь в воде, пока нашли тропу, по которой выбрались на противоположную сторону.
— Начали! — шепотом, по укоренившейся уже привычке, подал команду Венец, и, как заранее условились,
И тут же раздалось долгожданное, родное:
— Стой! Кто идет?
…Когда через несколько дней комиссар Венец докладывал командованию 3-й ударной армии Северо-Западного фронта о полуторамесячных мытарствах в тылу, член Военного совета и начальник Особого отдела отчитали его за Синева.
— Напрасно вы согласились отпустить его, — сказал комиссар армии. — Ишь ты, решил отсидеться в тылу… Подполье он будет мифическое искать… Бред сивой кобылы! Надо было тащить его через линию фронта силой!
— А в случае сопротивления — уничтожить, — жестко добавил чекист.
Комиссар Венец согласно кивал, говорил «Так точно!», но во всю оставшуюся жизнь полагал, что поступил правильно, отпустив с миром Синева. Он всегда верил людям и потому определил пусть и неприятному лично ему особисту возможность самостоятельно выбрать собственную судьбу.
Олег Кружилин остался один. Он чувствовал, как уходят силы, сознание становится сумеречным, он собирал волю в кулак, чтоб не провалиться в небытие прежде, чем исполнит последнее, к чему он был готов всегда, а теперь, когда ребята, кажется, сумели уйти, сделает без колебаний. Ему и не остается ничего другого, кроме того, что скоро произойдет. Только бы не отключиться, не стать беспомощным, это страшнее всего — перестать управлять собой.
Двигаться старший лейтенант не мог. Крупный осколок мины раздробил Кружилину голень правой ноги. Степан сунулся было перевязывать командира, но тот рявкнул на него: «К пулемету!» Когда отбили очередную атаку, Олег попросил стянуть ногу повыше колена жгутом, но от перевязки отказался.
— Ни к чему это, Степан, — сказал он, — Кровь остановилась — и ладно. Продержусь пока.
— Понесем вас, командир, — угрюмо проговорил Паша Хрестенков, легко раненный в голову, в набухшей от крови повязке из немецких бумажных бинтов. — По очереди со Степой…
Олег улыбнулся, представив, как тащит его пятипудовое тело щуплый сержант Чекин.
— Спасибо, — просто сказал он и расстегнул карман гимнастерки. — Документы возьмите… Вот вам обязательно повезет.
Он ласково посмотрел на Степана. Парнишка был на удивление невредимым, уж в какие передряги не попадали они за два месяца войны, а вот поди ж ты, даже не царапнуло. «Мама, наверно, молится за тебя, — подумал Кружилин. — Пусть в последний раз попросит за вас двоих провидение…»
Когда командир протянул старшине документы, Степан понял, что это конец, его обозначил последним жестом Олег Кружилин. Сейчас они расстанутся. Мир разделит черта, за которой, быть может, останется он, Степан Чекин, но там не будет места старшему лейтенанту.
— Не надо, — сказал он, — мы вытащим вас отсюда…
— Слушайте последний приказ, — возвысил голос Кружилин. — У нас остался ящик гранат, не
— Но те ребята уже прошли, — возразил Паша Хрестенков. — Ведь мы же для них затеяли этот шум,
— Может быть, и не сумели. На войне всякое бывает. Вы со Степой продублируете то, что расскажут разведчики, если они доберутся до своих.
…Они встретили их третьего дня, когда вплотную подобрались к переднему краю и тщательно изучали его. Два месяца дрались кружилинцы в тылу, чем могли вредили они врагам, нападая по ночам на посты, перехватывая одиночные машины, бесшумно уничтожая зазевавшихся ландзеров, но избегая при этом открытых столкновений, в которых горстке храбрецов было бы не выстоять и живыми не уйти.
А им так хотелось остаться в живых, перебраться на ту сторону и снова сражаться в общем строю… Когда попадались среди трофеев немецкие газеты и журналы, Кружилин узнавал из них о том, что дела наши неважные, гитлеровцы добились больших успехов на юге, открыто заявляют о намерениях выйти к Волге и завоевать Кавказ.
В последнее время ощущалось оживление и в районах, по которым двигался отряд Олега. Шла большая переброска войск, и Кружилин с особой скрупулезностью допрашивал попавших в их руки солдат. Так, он узнал, что из Крыма прибывает целая армия, готовится новый штурм Ленинграда. Надо было торопиться на свою сторону, и Олег принял решение переходить линию фронта в ближайшие дни.
Тут они и встретили их, разведчиков 2-й ударной. Поначалу едва не перестреляли друг друга. Обросшие бородами кружилинцы, одетые кто во что горазд, никак не походили на красноармейцев, хотя у всех были звездочки на пилотках, а сам Олег сохранил и кубики на петлицах.
Он узнал в командире группы лейтенанта из дивизионной разведки, вспомнил его фамилию, и это помогло объясниться. Словом, обошлось, и сведения, собранные Олегом, пригодились. Правда, лейтенант захотел лично убедиться в истинности их, и потому специально для него отловили «языка», решили взять его с собой, если сумеют протащить через передний край.
Встреча с разведчиками, известие о том, что 2-я ударная вновь в полном составе готовится к броску на Ленинград в районе Сенявино, взбудоражила окруженцев.
— И генерал Клыков вернулся, — сказал лейтенант. — Снова стал у нас командармом.
— А прежний штаб? — спросил Кружилин, надеясь, что узнает что-нибудь о судьбе Шашкова.
— Почти все погибли, — ответил разведчик, и Олег не стал расспрашивать дальше.
Слишком частые исчезновения немецких солдат в довольно ограниченном пространстве встревожило командование вермахта, озабоченное тем, чтобы сохранить в тайне переброску под Ленинград 11-й армии Манштейна. Штаб фон Кюхлера знал о том, что русские готовят наступление южнее Ладожского озера. Следовательно, тогда активнее заработает их разведка. А коль стали пропадать ландзеры, значит, она уже работает…