Мясной Бор
Шрифт:
— Знакомы вы лично со Сталиным или нет — не знаю, — сказал он. — Только вы дьявольски осведомленный человек, подполковник. Ваши мрачные пророчества начинают сбываться… Сообщение генерала Буша. Крупные силы русских, которые наступали в южном направлении от Старой Руссы, прорвали нашу оборону. Противник окружил возле Демянска шесть дивизий и две бригады. Сто тысяч солдат и офицеров вермахта попали в котел, подполковник! Сто тысяч! Что я скажу фюреру?
На этот раз атака захлебнулась. Батальоны стрелковой бригады, которую поддерживали огнем истребители танков, продвинулись вперед на сотню метров и залегли на подступах к Сенной Керести. Наступил рассвет, который
Батарея, в которую входило орудие Дружинина, почти не пострадала. Один убитый в соседнем расчете да трое раненых — это не потери, пустяк. Теперь артиллеристы окапывались, маскировали новые позиции, готовили запасные.
— Наш подопечный стрелковый батальон, — сказал командир батареи, — сегодня ночью идет в наступление. Вместе с другими, конечно. Мы поддерживаем его огнем по обычной схеме, дело вам привычное. Готовьтесь, а я буду на командном пункте.
Батальон занимал позиции на левом фланге 58-й стрелковой бригады перед деревней Сенная Кересть, о которой бойцы никогда прежде не слыхали. Слева, на Кривино, наступала 4-я гвардейская дивизия, о чем артиллеристы узнали случайно, от забредшего к ним заблудившегося красноармейца. А что делается в других местах, артиллеристы не ведали, потому как не положено.
Ровно в полночь начали работать «катюши». Потянулись к немцам оранжевые ведьмины языки, опаляя жарким духом артиллеристов. Впереди бог знает что творилось. Тут и артполк покидал немцам 152-миллиметровые гостинцы. А сорокапятчики молчали. Их дело — следовать за пехотой, оказывать ей поддержку в борьбе с танками.
Вот огонь артиллерии перенесли в глубину обороны противника, ахнула в небо зеленая ракета. Призрачный свет ее выхватил из тьмы вешки над окопами, ими обозначила пехота коридоры для прохода танков. Значит, пошли ребятушки. Даешь немецкого гада и Сенную Кересть! Танки с автоматчиками на броне рванулись вперед. А с ними и артиллеристы подъехали хоть малость. Потом отцепились, орудия развернули, теперь начнется их работа. Танковый удар в сочетании с ударом «катюш» ошеломил противника. Тут еще и ночное время роль сыграло. Не любили гансы ночью воевать, неуютным им казалось это время для драки, неправильным, что ли… А нашему солдату оно вроде бы все равно — что днем, что ночью. Начальство про сие раскумекало и иначе как ночью атак не производило. И частенько небезуспешно.
И сейчас, в эту глухую полночь, гансы дрогнули и отступили. Дружинин глянул окрест и увидел, как в полсотне метров вымахнуло из траншеи с пяток фашистов. Они увидели копошащихся у орудия батарейцев, навели было на них автоматы, но упреждающе тявкнула осколочным пушка, осколки посекли автоматчиков наповал.
— Вперед! — крикнул Дружинин, и бравый его расчет потащил орудие к немецким окопам.
Тут они обнаружили брошенную 37-миллиметровую противотанковую пушку. Наводчик Киреев и заряжающий Назин быстро осмотрели ее: исправна и даже в казеннике бронебойный снаряд — выстрелить фашисты не успели. А в ровике полным-полно ящиков с боевым припасом. Развернули пушку и давай палить по отступающему врагу. А рядом стрелял из своего орудия Толя Дружинин, он был за наводчика, а заряжающим стал у него маленький Кузин. Так и палили из двух стволов, пока не появились комбат Шабуров, старший лейтенант, и ординарец с ним.
— Молодцы, истребители! — крикнул комбат. — Всех представлю к наградам. Иди, Киреев, к нашему орудию, сержанту помогай.
Шабуров наводил, ординарец подавал снаряды, а Ваня Назин заряжал пушку и делал
Неожиданно перед ними возник танк. Он прятался, что ли, в лощине или подбирался по ней, но возник внезапно и принялся поливать вокруг из пулемета. Пехота залегла. Шабуров изловчился поджечь танк трофейным снарядом, красноармейцы поднялись в атаку и дрались уже во второй линии окопов. И в это время донесся из ближнего леса скрежещущий вой — это сыграл немецкий шестиствольный миномет. Дико проверещали в воздухе мины, и одна из них шандарахнула у трофейной пушки комбата. Клубы дыма и снега закрыли расчет.
— Вот суки! — закричал Киреев. — Угробили ребятишек!
Оседал подброшенный в воздух снег, и рассеивался вонючий, чесночный дым. Ординарцу комбата снесло осколком голову, а старшему лейтенанту перебило пальцы на правой руке. Назин оказался невредимым. Только вот пушка была искалечена изрядно. Осколок ударил в поворотный механизм орудия и заклинил его.
— Отвоевался! — заорал вдруг комбат.
Он был контужен и не слышал собственного голоса, потому и кричал, глядя на изувеченную руку, нелепо выглядевшую без пальцев.
— Не могли мне левую отсечь, собаки!
Дружинин бросился к комбату, затянул убитую руку у основания кисти, чтобы остановить кровь, принялся было перевязывать, но Шабуров оттолкнул его.
— Иди к орудию, сержант! — снова заорал он. — Я потерплю. Да вот и этот перевяжет… Как тебя зовут? Назин, вроде. Мотай бинт, говорю, мотай на кочерыжку!
Снова рвануло за позицией. Они лишь головы пригнули, когда проверещали осколки, а маленький Гриша Кузин негромко вскрикнул, поднял руки, обхватил ими голову, потом захватал-захватал широко раскрывшимся ртом, будто захлебывался, воздух и ткнулся лицом в стреляные гильзы. Назин поднял тщедушное тело, привалил к орудийному щитку, осветил лицо фонариком, увидел, как плывут по щекам красные ручейки. Осколок ударил под каску, пробил висок и вышел на затылке.
— Убили мальчишку, гады!.. Сколько ему было, Дружинин? — спросил комбат, неловко пытаясь обернуть свободным концом бинта набухшую кровью повязку.
— Весной призывался, прошлого года, — ответил сержант. — Девятнадцать-то, поди, сравнялось…
— Небось и бабу не мял ни разу, — некстати отметил Шабуров и хрипло приказал: — Кузина схоронить, позицию удерживать! Иду в медсанбат.
Бой то затихал, то снова разгорался, то снова затихал. Расчет закатил орудие в укрытие и стал рыть для Кузина могилу.
…Рассвет 10 февраля 1942 года противотанкисты встретили в другом месте. В гиблых низинных краях отыскали высокое сухое место. Тут они и расположились с пушчонкой, грустно прозванной с Начальных дней войны «Прощай, Родина». Уж очень их много гибло, истребителей-пушкарей.
Позицию в этот раз оборудовали по всем инженерным правилам. Землянку соорудили с двойным бревенчатым накатом, запасных окопов нарыли, тягач закопали в землю, выставили охранение, поскольку известно: шастают гансы в наши тылы.
Справа доносился приглушенный гул артиллерийской канонады — там Ольховка. Там и южнее, перед Мясным Бором, шли жестокие бои за Спасскую Полнеть, из нее противник угрожал коммуникациям 2-й ударной. А здесь пока было тихо. Неподалеку тарахтели неутомимые У-2, немцы их прозвали швейными машинками. Они заходили на вражеские окопы и бросали вниз небольшие бомбы. Урону крупного не производили, но пришельцев держали в постоянном страхе и нервной подвешенности.
— Земляк, — сказал Дружинину старший сержант Алексей Шилин, командир соседней пушки, он пришел Анатолия навестить и разжиться у него махорки на пару заверток, — в тылу у нас немецкие траншеи и блиндажи. А если кто прячется там? Обследовать потребно.