Мятеж
Шрифт:
После тревожного вопроса: "Кто идет?", после внимательного осмотра рабочим стоявшего в патруле.
Заседание.
Тревожно.
Решительно.
– Товарищи, мы кругом опутаны белогвардейской интригой.
Как машет он выросшей до половины зала рукой. Должно быть, молотобоец. Как вздыбил он руку и взволнованно кричит:
– Они воспользовались несознательностью мобилизованных шкурников. Все завоевания Октябрьской революции...
Болтов прошел в дверь с надписью "Заводской Комитет" и очутился
Он вытер со лба мгновенный пот, выступивший от духоты, и уже барахтался, уже отпихивал, уже перебрасывал Козодоеву исступленное кружение вопросов: "Ну, что? как? где?".
И через несколько секунд, выбившись из этого смерча, Болтов увидал, что ребята куда-то схлынули, очевидно в зал заседания, сообщить о его приходе президиуму собрания.
Болтов, уже овладев волнением в комнате, уже превозмогши его, спокойно попыхивал папиросой, и его собеседнику товарищу Рыжову, председателю завкома, бил в лицо с хорошо слаженного бушлата крепкий запах влажной морской ночи.
– Мне скоро?
– спросил Болтов.
– Минут через десять. Договорят.
В комнате свежело.
– Ну, как ребята? Не дрейфят?
– Это кто, наши рабочие?
– спросил вместо ответа Рыжов и разговор круто перешел к тому, что гвоздем стояло в голове у Болтова независимо от мятежей, волнений, передряг...
– Как правишь, управляющий заводом?
– спросил Болтов.
– Вы вообще отчета кому-нибудь сведения даете?
– Работа есть?
– Мы прямо в Губисполком, у нас вроде кооператива, да только заказов мало.
– Кооператив...
– задумчиво протянул Болтов и нахмурился.
– Ты что же, братишка, или в Совнархоз хочешь?
– полюбопытствовал Рыжов, но потрясение стены, за которой грохнули рукоплескания, не дало Болтову ответить.
– Товарищ Болтов - в зал!
– -------------
Болтов командовал:
– Всех на три взвода: Рыжову, Козодоеву, мне. Вооруженных мне. Остальных Козодоев ведет на пристань вооружать. Это заместо резолюции.
Он быстрой развалкой вышел на лестницу, по лестнице вниз.
Во дворе, где электрический свет из окон бил струями, уже грудились темные хрипевшие придушенным разговором массы.
– Куда ты, деточка?
– спросил Северов маску из белил и кармина, задержав ее в коридоре и едва шевеля мертвыми губами.
– Миленький, хорошенький Юрочка, дай триста рублей.
– Хищничаешь. Зачем тебе?
Северов едва ворочал опухшим языком.
– Дорогой, я завтра за мукой посылаю. Мука - четыреста рублей пуд. У меня есть сто рублей.
Она вдруг вся выстволилась и, как теплый ствол, прижавшись к смягчевшему Северову, искусно выпила его губы.
– Хочешь?
– Не могу. Импотент.
– Как-нибудь... Я знаю...
– Я знаю, как это называется. Нет, деточка! А денег у меня нет. Никогда не бывает. Я сейчас пойду и возьму для тебя у Калабухова. Триста рублей. Подожди.
Он вернулся.
– На, золотая.
Бумажки пропали в ажурном чулке.
– Старо это. Со времен финикиян в чулок прячете. Хотя, чорт знает, может быть тогда чулок не было. Но это возбуждает. Пойди, позови Силаевского. Можешь сказать ему, что в голове командующего зреют благие мысли.
Северов взглянул вдоль по коридору. Калабухов куда-то бежал и крикнул издали назад:
– Я к телефону.
– Знаю, известия. Позови мне, детка, Силаевского.
И Северов поволочился в свой кабинет.
Силаевский вошел без френча, он не садился.
– В голове командующего благие зреют мысли, но помните, Силаевский, что то, что я сейчас говорю, я говорю и допускаю в состоянии невменяемости. У меня любопытство. Вы ничего не понимаете?
– Ничего!
– гаркнул вдруг Силаевский.
– Вот, застегните брюки - "пусть молчат твои чакчиры", это батенька, из Кузмина. Слушайте начальство!
Вместе с коридорным вихрем вошел, шатаясь, Калабухов. За ним дамы и тапер.
– У-мер-ла.
– Я знаю, Алеша, - вдруг мягко промямлил Северов.
– Товарищ Силаевский, слушайте распоряжения командующего армией.
Калабухов вытянулся, вытянулся Силаевский. На темном диване словно черным пламенем, горел Северов.
– Садитесь и выпьем.
Дамы, видя что напряжение как будто разряжено и начинается их время, обе, сев около Калабухова, обняли его.
– Милые барышни, - сказал Калабухов, - вы огорчены, что мы с Северовым мало обращаем на вас внимания. Перед вами экземпляр дружбы. Но мне хочется посмотреть -
Он встал к окну и смотрел на разбросанные в котловине редкие огни города, которые заставляли думать о его призрачной грандиозности.
...............
– Сейчас же поезжай, Силаевский, - начал Калабухов, - в гостиницу и к братве на вокзал. До утра пусть будет порядок. Иди.
– Товарищ Калабухов...
– Иди, - приказал Калабухов.
Словно раскололась рюмка, звякнули шпоры.
– На, Юрий Александрович. Это я написал в будке, когда звонил в больницу о Елене. Лакеи... все там сидят около будки. Я им приказал не приходить сюда, но пошли за ними девицу; надо расплачиваться.
Северов взял записку.
"Единственному земному другу Северову.
Ты изменил. Культура - гордость. Будем гордиться и фанфаронить".
Они вышли все вместе. Лакеи опасливо закрыли за ними дверь. На улицах был сырой бархат. Одна девица села на извозчика. Другая пошла с Северовым. Пройдя с ним несколько шагов, Калабухов отстал. Они шли, и лица их оглаживал влажный бархат.