Мятежная
Шрифт:
Проснувшись, я удивлена, почему я не замечала, как энергия Лихачества кипит в ней. Потому, что она хорошо все скрывала? Или я просто не пыталась догадаться?
Утыкаюсь лицом в матрас, на котором спала. Я никогда не узнаю ее до конца. Но, по крайней мере, мама не ведает, что я сделала с Уиллом. Мне кажется, я бы этого не вынесла.
Я продолжаю моргать, просыпаясь, когда следую за Питером по коридору. Прошли минуты или секунды, я не знаю.
– Питер, – говорю я. Горло болит. Наверное, я кричала во сне. – Сколько времени?
У него на руке часы, но
– Почему именно ты постоянно сопровождаешь меня? – спрашиваю я. – Разве нет других гнусных дел, в которых ты мог бы поучаствовать? Пинать щенков, подглядывать за девочками, когда они переодеваются, или что-то в этом духе?
– Я знаю, что ты сделала с Уиллом, сама понимаешь. Так что не пытайся выглядеть лучше меня. Ты точно такая же.
Единственное, что отличает коридоры друг от друга – длина. Я решаю запоминать их, отсчитывая шаги. Десять. Сорок семь. Двадцать девять.
– Ты не прав, – отвечаю я. – Возможно, мы оба плохие, но между нами огромная разница. Мне не нравится быть такой.
Питер слегка хмыкает, и мы идем между лабораторными столами эрудитов. Теперь я понимаю, где мы. В том зале, который мне показала Джанин. Здесь меня казнят. Я начинаю дрожать так сильно, что стучат зубы. Шагать трудно, думать трудно. Просто зал, говорю я себе, обычное помещение.
Я такая лгунья.
На этот раз в помещении есть люди. Четверо предателей-лихачей прохаживаются в одном углу, у металлического стола в середине – двое эрудитов, темнокожая женщина и пожилой мужчина, в лабораторных халатах, и Джанин. Вокруг стоит несколько аппаратов, висит куча проводов.
Я не знаю назначения приборов, за исключением кардиомонитора. Что собирается сделать Джанин, для чего требуется кардиомонитор?
– Кладите ее на стол, – устало говорит Джанин. Я секунду смотрю на стальной лист, куда мне предстоит лечь. Что, если она передумала и решила казнить меня пораньше? Что, если я умру сейчас? Питер хватает меня за руки, я начинаю извиваться изо всех сил.
Но он поднимает меня в воздух, уворачиваясь от моих брыкающихся ног. Потом с размаху швыряет меня на стол. Перехватывает дыхание, но я бью кулаком, куда попало. Попадаю Питеру по запястью, случайно. Он вздрагивает, но на помощь спешат другие предатели-лихачи.
Один из них прижимает к столу мои лодыжки, другой – плечи. Питер затягивает сверху черные ремни. Я вздрагиваю от боли в раненом плече и перестаю сопротивляться.
– Какого черта? – кричу я, сгибая шею, чтобы посмотреть на Джанин. – Мы же договорились, сотрудничество в обмен на результаты! Мы договорились…
– Это полностью за пределами нашего соглашения, – отвечает Джанин, глядя на часы. – И это касается не тебя, Беатрис.
Дверь снова открывается.
Входит Тобиас – вползает, хромая. Его ведут предатели. Лицо в синяках, кожа над бровью рассечена. Он не двигается с присущей ему аккуратностью, не держит себя
– Что здесь творится? – хрипло спрашивает он.
Видимо, сорвал голос, крича.
У меня встает ком в горле.
– Трис, – говорит он и делает рывок в мою сторону, но предатели мгновенно хватают его, прежде чем он успевает сделать больше пары шагов. – Трис, ты в порядке?
– Ага, – отвечаю я. – А ты?
Он кивает, но я не верю.
– Чем дальше тратить время, мистер Итон, я придумала более логичный подход. Лучше всего, конечно, сыворотка правды. К сожалению, чтобы вынудить Джека Кана предоставить ее, уйдет не один день. Правдолюбы ревностно хранят ее, а я не желаю тратить и нескольких дней.
Она идет, со шприцем в руке. Сыворотка серая. Возможно, новый вариант для симуляции, но я почему-то сомневаюсь.
Интересно, что это может быть. Вряд ли нечто хорошее, если Джанин так довольна собой.
– Через пару секунд я вколю Трис эту жидкость. И тогда, я уверена, твои инстинкты самопожертвования возобладают и ты расскажешь мне все, что мне нужно.
– Что ей нужно? – кричу я, перебивая ее.
– Информация об убежищах бесфракционников, – отвечает он, не глядя на меня.
У меня расширяются глаза. Бесфракционники – последняя надежда всех нас, поскольку половина лихачей и все правдолюбы уязвимы перед симуляциями, а половина альтруистов мертва.
– Не говори ей! Я все равно умру. Ничего ей не говори!
– Напомните, мистер Итон, что происходит в симуляциях в Лихачестве, – говорит Джанин.
– Здесь не школьный класс, – сквозь зубы шипит он. – Скажите, что собрались делать.
– Скажу, если ответишь на мой вопрос, очень простой.
– Ладно.
Тобиас смотрит на меня.
– Симуляции стимулируют шишковидную железу, которая отвечает за состояние страха. Вызывают соответствующие галлюцинации, которые передаются в компьютер, обрабатываются и исследуются.
Такое впечатление, что он давно помнит эту фразу. Возможно, он хорошо знает процесс, ведь он провел много времени, работая с симуляциями.
– Очень хорошо, – говорит она. – Когда я разрабатывала симуляции для Лихачества, не один год назад, мы выяснили, что определенный уровень возбуждения перегружает мозг, и человек настолько теряет рассудок от ужаса, что отказывается воспринимать новую обстановку. Это происходило, когда мы увеличивали концентрацию сыворотки, так, чтобы симуляция мощнее управляла человеком. Я не забыла, как сделать такое.
Она постукивает ногтем по шприцу.
– Страх намного сильнее боли, – продолжает она. – Не хочешь что-нибудь сказать прежде, чем я сделаю укол мисс Прайор?
Тобиас сжимает губы.
Джанин втыкает иглу.
Все начинается тихо с биения пульса. Сначала я не уверена, что слышу именно свое сердце, оно слишком громкое, чтобы быть моим собственным. Но потом понимаю, что это – так, и оно стучит все сильнее и быстрее.
В ладонях и под коленками скапливается пот.