Мятный поросенок
Шрифт:
Полл спустилась с кровати и, на неверных ногах, еле держа голову, прошла через пахнущую карболкой занавеску в мамину комнату, потом в ту спальню, которая окнами в сад. Пока она пыталась поднять окно, Джонни продолжал яростно скандалить, производя столько писку и визгу, что на десяток свиней хватило бы. Но вдруг смолк. Полл, совсем выдохшись, легла поперек подоконника, летний ветерок освежил ей лицо. Она простонала:
– Джонни, Джонни!..
Внизу, в садике, мама разговаривала через забор с соседкой. Обе поглядели на Полл и разом замолчали; Полл, больным своим воображением, восприняла это как признак их сговора и вины.
– Мама...
–
– Что ты здесь делаешь? Тебе нельзя подниматься, ты сама знаешь. В постель, живо!
Полл прошептала на последнем дыхании:
– Где Джонни?
– В курятнике, запертый. Делай, что тебе сказано!
Она влезла обратно в постель, ее всю трясло. Джонни в безопасности, но теперь она боялась маминого гнева. Вдруг она расскажет про это доктору, а тот прикажет: «В больницу, живо!» Но вот мама поднялась к ней наверх, она улыбалась.
– Чтоб он провалился, этот поросенок! Знаешь, что он натворил? Пролез через забор к соседям и поел крыжовник, весь урожай, прямо с куста. Изысканный вкус, ничего не скажешь! Она застала его на месте преступления, набросилась на него с лопатой, он от нее - ну и поиграл с ней в догонялки по всему саду. Беда в том, что я никак не могла сдержать смеха, а ее это тем более не развеселило. А когда я его заперла наконец, она все громы и молнии - на меня, хотя сама виновата: это ее забор, давно чинить пора, - я ей так и сказала. То есть я, конечно, извинилась, как положено, но принять на себя вину я же не могу.
– При этих словах мама вся подобралась, гордо выпрямилась и подняла голову. - А тут ты выглянула из окна, это ее сразу угомонило. Ты же ведь больная, понимаешь? Словом, она заявила, что поскольку Джонни такой особенный поросенок, она его прощает на этот раз, и даже дала мне для него яблоко.
Полл стало легче на душе, но она совсем ослабела:
– О, мама, а я думала...
Слезы не дали ей договорить. Мама пробормотала что-то невнятное, села к ней на кровать и держала ее руку, пока она не выплакалась. Потом мама сказала:
– Недолго он просидит взаперти, ты о нем не печалься. Джордж, как только вернется, починит этот забор. Для Джонни он это сделает скорей, чем для меня. Не ты одна питаешь слабость к этому негодному свиненку!
– А я боюсь, что пока я встану, он меня совсем забудет, - с грустью сказала Полл.
Но он не забыл. Едва она сошла вниз, он вбежал в переднюю комнату, где Полл уложили на кажанам диване, ткнулся ей в ладонь своим мягким подвижным пятачкам, замер на мгновение, потом дважды хрюкнул и положил свою тяжелую голову ей на колени. Полл воскликнула:
– О, да ведь он о г р о м н ы й! Он так изменился!
Однако глаза у него не изменились. Когда она откинула ему уши, он, кажется, улыбнулся ей глазами - темно-голубыми, с длинными жесткими и белыми, как бумага, ресницами.
– Да, - сказала мама, - для дома уже великоват.
– Пусть останется здесь! Пожалуйста! Он так по мне соскучился, ты же видишь! Он тебе не помешает, ты все равно шьешь.
– Хорошо, пусть побудет. Пока никто не пришел на примерку . Среди моих дам попадаются такие нервные!..
– А по-моему, любая была бы рада познакомиться с Джонни!
Джонни хрюкнул, будто соглашаясь с этими словами, и расположился поудобнее возле дивана. Полл еще поговорила с ним, почесала ему спину. Но кроме того, надо было уделить внимание бабочке бражнику, вернее, гусенице бражника, которую Тео ей принес, когда Полл еще не
– Мама, иди ко мне, скорей!
Мама вбежала, вытирая руки фартуком, встревоженная.
– У меня все в порядке. Но ты погляди!
Она посадила бражника себе напалец. Он, кажется, еще не пробудился, но, когда мама отворила окно и Полл выставила его наружу, на солнышко, он раскрыл и снова сложил свои крылышки, разок и другой, а потом распустил их на всю ширину - без малого четыре дюйма!
– и поплыл в потоке мягкого ветерка. Они видели, как он уносился все выше и выше, над самой Маркет-сквер. Мама сказала:
– Тебе тоже пора на вольный воздух.
У Полл сперва голова тряслась, но все же, опираясь на мамину руку, она добралась до коттеджа мисс Мэнтрипп. Там она присела на стул, который старушка вынесла для нее на солнышко. Дрозд Крюгер глядел нахохлившись и поблескивая глазам.
– Ты должна принести ему улиток, - сказала мисс Мэнтрипп.
– Он весьма неравнодушен к улиткам.
– Я принесу, - отвечала Полл, - когда немного окрепну. Боюсь, сейчас у меня не хватит сил, чтобы нагнуться и поискать их.
Но уже на следующий день сил хватило. У тети Сары был маленький, как бы игрушечный садик с каменными горками, там Полл набрала улиток и принесла Крюгеру. Интересно было смотреть, как он бьет их об пол своей клетки, раскалывает и съедает. Покончив со всеми, он раздул свое круглое горлышко и запел.
– Это он говорит тебе спасибо, - сказала мисс Мэнтрипп.
Она принесла стакан снятого молока. Полл сидела возле двери, потягивала молоко, а прохожие - совершенно незнакомые люди!
– останавливались, улыбались ей и говорили, как они рады, что она поправляется. Кажется, весь город о ней тревожился. Когда она пошла вместе с мамой за покупками, ее везде встречали радостными улыбками, а в универмаге сам старый Маллен вышел к ней из сваей конторы и сказал:
– Рад тебя приветствовать, моя юная леди. Рад, что ты уже выходишь и что зашла. А ведь был момент, когда твоя матушка боялась тебя потерять.
Полл сразу почувствовала себя важной персоной. Конечно, она не мечтала умереть или заболеть еще раз, но даже жалко, что ноги у нее так быстро округляются. К Тео она испытывала нечто вроде ревности: ао подрос, пока она болела, и теперь был по крайней мере на дюйм ее выше, но все равно оставался гораздо худее ее. Глядя на себя в зеркало, она теперь старалась втягивать щеки и постоянно репетировала этакую слабую, отрешенную улыбку, чтобы выглядеть печальной и интересной. К тому моменту, когда ей довелось познакомиться с леди Марч, она уже довела эту свою улыбку до полного совершенства.