Мыс Доброй надежды
Шрифт:
— Веселей, чем у бабушки на свадьбе! — усмехнулся Доронин, оттирая щёки и уши.
Наступал ранний январский вечер, а шторм и не думал утихать. Нечего было и надеяться, что «Вихрь» вернётся сегодня за «Хризантемой». А бухточка скорее походила на ловушку ставного невода, чем на спасительную гавань. От океана её отделяла невысокая каменистая гряда, шириной, метров семь, не больше. Ударяясь о гряду, огромные волны перехлёстывали через неё и окатывали притулившуюся шхуну холодным, тяжёлым ливнем.
Выбивая
Дверь носового кубрика сотрясалась от беспрерывных ударов. «Ловцы» вопили, что они замерзают, что они голодны, требовали затопить печку и дать им горячий ужин. Изо всех голосов выделялся пронзительный фальцет шкипера.
— Образованный господин, — кивнул Доронин на дверь: шкипер выкрикивал ругательства и на японском, и на английском, и на русском языках. Вперемежку с бранью он требовал, протестовал и взывал к гуманным чувствам советских пограничников.
— Две недели в нервном санатории, и синдо{Синдо — шкипер (японск.).} будет здоров, — пробормотал сквозь зубы Алексей.
— Плюс два года за решёткой, — уточнил Доронин.
Однако шутки шутками, а нужно было что-то предпринимать. Приказав Алексею встать с автоматом на изготовку у двери в кубрик, Доронин притащил из камбуза корзину угля и, вежливо предупредив японцев, чтобы не шумели зря, передал им уголь и коробок с двумя спичками. Когда в железной печке затрещал огонь, Доронин потребовал коробок обратно: «Со спичками баловать не положено».
Вскоре разгорелась и печка в камбузе, был разогрет бульон из кубиков и чай.
Бульонные кубики, галеты, шоколад говорили пограничникам не меньше, чем новенькое заграничное бельё экипажа: обычно ловцы и матросы японских шхун питаются вонючей солёной треской и прогорклой морской капустой.
— Усиленный рацион шпионского образца, — буркнул Доронин.
Сами они с Алексеем по очереди поужинали в камбузе. В том же камбузе они будут и отогреваться по очереди. Через каждые два часа. Так решил боцман.
Сняв гакобортный и бортовые фонари, Доронин дополна заправил их маслом, зажёг и поставил на палубе, прикрыв с боков бухтами манильского троса и парусами. Из шкиперской кладовой были извлечены запасные парусиновые плащи.
— Теперь нам сам «Егор, сними шапку» не страшен, — сказал боцман, первым заступая на ночную вахту.
— Какой Егор? — не понял Кирьянов.
— Так мой батя норд-ост кличет.
Ночь прошла спокойно, если не считать того, что волны окатывали и окатывали шхуну, и она обледенела, потеряв всю свою недавнюю красоту. Раз десять принимался падать снег, и пограничники не успевали очищать от него фонари.
Зато с рассветом неприятности посыпались, как горох из худого мешка. Бухточку начало забивать обломками льда. Они с
Кое-как законопатив трещину паклей и откачав воду ручной помпой, Доронин поспешил на стук и вопли арестованных к носовому кубрику.
— Роске! Роске! — звал явно перепуганный шкипер. — Летаем воздух! Бомба! Ба-бах! Будет взрыв!
— Тихо! — прикрикнул Доронин. — Говорить реже и точнее.
«О какой бомбе вопит синдо? Во время обыска на «Хризантеме» не было найдено ни одной бомбы…»
И тут Доронина осенила догадка. Это действительно вроде бомбы! В трюмном отсеке, под фонарной и малярной кладовкой, хранятся банки с карбидом. Обычно рыбаки заправляют карбидом плавучие фонари на ставных неводах «Ако-Мари». По ночам фонари обозначают линии невода, оберегая его таким образом от судов. Соединись карбид с водой — взрыв!
Что делать? Выбросить банки с карбидом за борт нельзя, они разобьются о тросы — опять-таки взрыв или пожар…
Вспотев от страха и тяжести, Доронин перетащил все банки в штурманскую рубку. (Алексей в это время стоял на часах.) Теперь, даже если шхуна полузатонет и ляжет на грунт, вода не дойдёт до карбида. Доронин измерил глубины по бортам шхуны и несколько успокоился: вода не покроет и палубы.
Ликвидировав «очаг возможной опасности» — так он назвал склад карбида, — боцман перелез через фальшборт на торосы и сфотографировал «Хризантему».
— Для отчёта, — объяснил он Алексею.
С запада бухточку обступили отвесные скалы, со стороны же океана низкая каменистая гряда не могла препятствовать шторму творить все, что ему вздумается Фока-рей, утяжелённый льдом и снегом, не выдержал одного из порывов девятибалльного ветра, переломился и с треском и звоном полетел вниз. Раскачиваясь на смёрзшихся вантах, он со всего размаха ударил Доронина в грудь, и тот свалился, как подрубленный.
— Не волнуйся, Алёха! Ключицу перебило, — прошептал боцман подбежавшему Алексею…
Так Алексей фактически остался один против тринадцати здоровенных озлобившихся парней. Правда, парни были заперты в кубрике, но ведь им нужно носить и уголь и пищу…
Через иллюминатор в тамбуре кубрика японцы видели, как был ранен боцман. Видели они, и как Алексей унёс его в камбуз.
Скоро ли кончится этот окаянный шторм? Скоро ли подойдёт к острову «Вихрь»? Да и сможет ли он вытащить «Хризантему» из этой ледяной ловушки?
Вернувшись на пост к кубрику, Алексей услышал, что кто-то зовёт его по имени. Уж не спит ли он, стоя на ногах?